Песни мертвых соловьев

А эти владимирцы – знатные головорезы. Мало того, что баб с детворой постреляли, так еще и жгли, не добив. Многие тела замерли в позах, приданных им явно не пулей. Кого-то огненная струя настигла в попытке отползти, кто-то изжарился, выставив вперед скрюченные руки, будто защищаясь. Одно тело, судя по тазовым костям – женское, завалилось на бок, ноги были согнуты в коленях, обугленная голова уткнулась в землю, руки обхватили кучу обгоревшего тряпья. Я не сразу разглядел, что из него торчит. Это оказалась стопа. Крохотная. Почерневшие пальцы спеклись, кожа вздулась и лопнула от жара. Недоработали дезинфекторы. Не довели дело до углеродного остатка. Возможно, ребенок был еще жив, когда обнявшая его мать догорала, залитая огнесмесью. Возможно, он даже кричал, пока легкие, заполненные раскаленным воздухом, не отказали.

Младенец в тряпье под бензиново-мазутным соусом, запеченный на кипящем асфальте. М-м… Передайте повару мою благодарность. Черт. Не смешно. Пусть это всего лишь маленький безмозглый комок мясца, но такой участи он не заслужил. Надеюсь, зараза еще цела в его теле, и набившие брюхо вороны, подохнув в жилой черте Владимира, станут кормом для тамошних крыс, разносящих смерть по домам.

Интересно, куда делись остальные участники шествия? Пятьсот человек – целая толпа. Сюда они пришли организованно. Как-никак за двадцать с лишним километров пилили. И, получив по жопе, вряд ли вернулись назад. Я бы точно не вернулся. Лучше попытать счастья в холодном сыром лесу, чем ждать смерти дома.

А лес начинался уже метров через триста от КПП. Он почти сожрал остатки расположившейся слева промзоны и планомерно засевал молодняком отступающие на правом фланге владимирские поля. Впереди меня ждали километры того, что на старых картах значилось как Московское шоссе М7. Наверное, раньше эта дорога была широкой, и по ней летели туда-сюда тысячи автомобилей. Теперь сохранилась лишь полоса раскрошившегося асфальта, наполовину занесенная землей и зажатая вездесущим лесом. Местами он сходился до того плотно, что оставлял дороге не больше трех метров. Иногда на обочинах встречались поваленные деревья и выкорчеванные пни – это лакинские в меру сил старались поддерживать отрезок «шоссе» в проезжем состоянии. Но не только эти признаки жизни попались мне на глаза. Я отъехал от КПП уже около двух километров и до сих пор ясно различал на земле кровавые капли. Здесь шли раненые. Неужели решились вернуться?

Ответ на этот вопрос прилетел пять минут спустя вместе со звуком одиночных выстрелов и криком, рвущимся из чьей-то луженой глотки:

– А ну назад, блядь! Назад, сказал! Куда, сука, лезешь?!

Снова выстрелы, и второй голос, не такой громкий, но с четкими командирскими нотками:

– Немедленно разойдитесь! У нас нет лекарств! Будем стрелять на поражение!

Между мной и источником этих агрессивных звуков было примерно полтора километра. Да, матушка-природа слухом не обделила. Негромкий разговор я, если напрячься, слышу метров с пятидесяти, звук выстрела могу различить с десяти километров, с трех-четырех – определю тип оружия, с одного-двух – назову марку. Не знаю, откуда взялась такая способность. Она обнаружилась даже раньше, чем мое «кошачье» зрение. Говорят, что информация – ключ к успеху. Это верно. И уши всегда помогали мне в ее сборе. Может быть, не так, как нож или пекаль, но тоже весьма существенно.

То, что было в полутора километрах впереди, звалось – микрорайон Юрьевец. Почему микрорайон, не знаю. Судя по картам, лес и до войны отделял этот поселок от Владимира. Тут вроде как раньше два завода были с вредным производством. Один – асфальтобетонный, второй не помню, но тоже дерьмо какое-то варили, пропитку, кажется, для опор. А большинство местного населения на этих заводах трудилось. Очень удобно – ядовитая промзона слева от дороги, батраки с семьями справа, между поселком и собственно городом зеленый буфер из четырех километров леса. Все по уму. Здесь даже детский санаторий имелся, прямо недалеко от заводов, и Федеральный центр охраны здоровья животных – забавная организация. Ах, каким чудесным местечком был этот Юрьевец – ни дать ни взять райский уголок. После войны производство благополучно встало, и он опустел в кратчайшие сроки.

Но сейчас, похоже, зараза в паре с негостеприимством большого соседа снова вдохнула жизнь в холодное чрево поселка.

Интересно, о каких таких лекарствах орал Ткач? Почти не сомневаюсь, что это был именно он. А потом вроде бы слово взял Сиплый, но этот в ораторы никогда не годился, и я ни хера не разобрал. От чертовой копоти лекарство только одно, и его у наемников в достатке. Но почему не слышно больше стрельбы? И криков нет. Все затихло.

Я пришпорил Востока, желая поскорее выйти на линию прямой видимости с моими подопечными и прямого выстрела, если понадобится.