Песни мертвых соловьев

Черт, как же все-таки неприятно. Ощущаю себя сраной – мать ее – нянькой. Такая незаметная, серенькая, всегда рядом, следит за чадом. По окончании этого дела нужно будет попросить у Фомы рекомендательное письмо, и можно идти наниматься в лучшие дома хоть Мурома, хоть Коврова, хоть Сергача. Да, пожалуй, пойду в Сергач. Тамошнее соплячье покладистее. А станут бедокурить – переломаю ноги.

Поднявшись из закрывающей обзор низины, я заглянул в прицел. Телеги впереди не было видно. Если она и цела, то собравшаяся на улице толпа ее загородила. Будем считать так, пока не получим доказательства иного. Например, разорванные в куски тела, гонимые ветром окровавленные лохмотья камуфляжа или останки кобыл, освежеванных и разделанных подручными средствами на месте убоя, в огромной луже крови, разбегающейся ручейками по выщербленному асфальту. Сказать по правде, я был бы даже рад такому развитию событий. Сделал все, что мог, спасти не удалось, очень жаль. Да, это непрофессионально, да, неохота возвращать наполовину истраченный аванс, да, не смогу предоставить Фоме весомых доказательств. Но, в конце-то концов, я и не вызывался, меня заставили. А слабо мотивированный труд, как известно, имеет низкую продуктивность, особенно если использовать специалиста не по назначению.

Хотя желание полюбоваться результатами гнева толпы было велико, я предпочел не повторять вынужденных ошибок своих подопечных, возможно уже бывших, и направил пошедшего рысью Востока влево от шоссе, к промзоне.

Черт. Не знай я, что здесь производили, наверняка принял бы эти нагромождения металла за адские машины. Найти для них место более подходящее, чем преисподняя, трудно. Так и вижу кучи вопящих грешников, которых зачерпывают огромные ковши и с диким лязгом тащат до чанов, где вовсю кипит бесовское варево, и обезумевшие от ужаса грешники падают вниз и варятся, корчась и стеная, в бурлящей маслянистой субстанции, черной, как деготь, пока та не покроется розовато-желтыми разводами от выпаренных жира, лимфы и крови, пока отслоившаяся кожа не расползется лоскутами, пока мясо, сойдя с костей, не распадется на пряди, а сами кости не рассыплются, став хрупкими, как стекло. И побежит адский бульон по кривым трубам, и разольется в грязные корыта, и придут к ним твари из самых темных уголков преисподней, чтобы жрать, отрыгивать и снова жрать грешные души…

Бля, взбредет же такое в голову. Но остатки оборудования, возвышающиеся среди заросших железобетонных ангаров, и вправду смотрелись чудовищно. Этакая бесформенная мешанина из полусгнивших цистерн, опор, балок, труб и лестниц – ржавые монументы былой индустриальной мощи, достигающие двадцати – двадцати пяти метров в высоту, поскрипывающие на ветру расшатавшимися узлами. Теперь уже трудно понять, как действовали эти агрегаты, дававшие работу немалой части населения десятитысячного поселка. Некоторые рухнули и лежали на земле грудой металлолома, другие были близки к этому, теснимые лесом, безжалостно разрушающим фундаменты, и подтачиваемые коррозией. В одной из прогнивших стальных бочек слышался скрежет когтей по тонким стенкам. Должно быть, крысы свили гнездо. Верхотуру «адских машин» облюбовали вороны.

Я спешился и взял коня под уздцы. Не хотелось привлекать внимание высоким силуэтом, да и стрелять с седла не приучен.

Мы благополучно миновали кладбище достижений народного хозяйства и уже приближались к выезду из Юрьевца, когда из-за угла впереди стоящей бетонной коробки мне наперерез вырулил задумчивый субъект. Он остановился, краем глаза заметив направленный в его сторону «АПБ», и поднял замотанные лоскутами тряпья руки. Между нами было метров двадцать.

– Нет-нет! – вовремя опомнился мыслитель, потому как спусковой крючок уже почти выбрал ход. – Я не заразный! Не стреляй!

– А руки почему замотаны? – сам не ожидал от себя такого вопроса, до сих пор не пойму, зачем его задал, вместо того чтобы влепить пулю потенциальному разносчику инфекции.

– Это не то! – просиял везунчик щербатой улыбкой и принялся разматывать свои клешни. – Это не копоть! Я сам… – запнулся он, развязывая зубами узел. – Сам боялся. Думал – все, амба, приехали. Ан нет, поживем еще! Во, глянь.

– Стой смирно. Я и отсюда прекрасно твои гнойники вижу.

– А знаешь, что это такое? Ящур! Всего лишь сраный ящур! – Мужик утер рукавом слезы счастья и, подняв глаза к небу, перекрестился. – Спасибо, господи.

– Откуда известно? Ты медик?