Для записи любимых песен я приобрел у паренька из соседней школы специальный аппарат, собранный по чертежам из журнала «Юный техник». С грехом пополам нарезав пару пластинок, я ощутил предпринимательский зуд, заставивший меня направиться в магазин «Мелодия» и предложить свой товар высокому парню с бородкой по имени Алеша. Он приобрел эти «уникальные» пластинки за 10 дореформенных рублей, и с того момента я стал подпольным бизнесменом. В дальнейшем сам старался не торговать. Этим занималась группа сбытчиков.
Так продолжалось до тех пор, пока в мое окружение не внедрили стукача, который заказал большую партию накануне праздника 1 Мая 1960 года. После бессонной ночи, когда на полу квартиры высились горы стружки и лежали пачки пластинок, в шесть утра в дверь нашей коммунальной квартиры позвонили. Открыла моя перепуганная мать. На пороге стояли милиционеры с двумя понятыми. В результате обыска вынесли весь заказ, оригиналы и сам станок. Меня тоже «изъяли» вместе с имуществом и отвезли в райотдел на бывшую улицу Ракова (ныне — Итальянскую). Туда же доставили еще человек двадцать «писарей» со всего города.
Вот здесь-то я и увидел впервые всех своих коллег — энтузиастов подпольной звукозаписи, и среди них Руслана Богословского, которого уже брали, как оказалось, неоднократно. Он держался молодцом соответственно гусарской внешности и офицерской выправке. Как выяснилось позже, наследственной. Станок его блистал никелем и хромом в отличие от наших самопалов.
Допрашивали нас поодиночке и, продержав суток трое, отпустили под подписку о невыезде. Был суд, где все, кроме Руслана, отделались условными сроками и конфискацией аппаратуры. Богословский же получил четыре с половиной года, но был вскоре освобожден по состоянию здоровья.
Тогда ко мне пришла первая настоящая слава: в ленинградской газете «Смена», а пару месяцев спустя и в журнале «Крокодил» напечатали фельетоны про «нехороших людей», которые в Питере торгуют «левыми» дисками. Не забыли их авторы и о Рудике Фуксе.