Песни пьющих

— Не скажу да, но и отрицать не стану, — ответил я, ибо ни при каких обстоятельствах не утрачивал способности изъясняться высоким слогом. Слишком поздно я понял, что это не дар, а проклятие. Любой телефонный разговор превращался в диалог, будто сошедший со страниц романа, любое приветствие — в поэтический афоризм, любой вопрос типа «который час?» — в театральную реплику. Мой жаждущий возведения на пьедестал, а то и бессмертия язык мною управлял. Я был во власти языка, я был во власти женщин, я был во власти спиртного.

— Если хотите допиться до смерти, зачем обременяете нас своей якобы отчаявшейся особой? Зачем утруждаете моих помощников? Зачем посещаете лекции и сеансы групповой психотерапии? Зачем пишете делирические исповеди и ведете дневник чувств? Какого черта сестра Виола колет ваши спавшиеся вены? Чего ради мы прокачиваем через ваше истощенное тело гектолитры животворных растворов, если вы сознательно отгораживаетесь от всего животворного?

— Да я же не хочу умирать.

— Знаете, пан Е., по-моему, это звучит чересчур амбициозно.

— Я не хочу допиться до смерти — пока, во всяком случае, не хочу. Честно говоря, охотнее всего я бы упился насмерть, прожив долгую и счастливую жизнь.

— Вы рассуждаете как ребенок, как малое неразумное дитя.

— Ах, доктор, я знаю, я прекрасно знаю, что нельзя, тем более в моем случае, жить долго и счастливо, продолжая пить. Но как можно жить долго и счастливо, если не пьешь?

Мне вообще-то нравилось разговаривать с доктором Гранадой, хотя порой наши беседы превращались в кошмарную пустую говорильню. Пренеприятная это штука — ложь без внешних признаков лжи. Доктор Гранада произносил разумные, гладкие и на первый взгляд убедительные речи, достойные заведующего отделением для делирантов. Я усердно выдавал вульгарные парадоксы, словно желая наглядно доказать, что часть клеток моего мозга отмерла и их место занимает бездействующая соединительная ткань, именуемая глией. Мы оба не касались сути вещей, оба отлично понимали, что не касаемся сути вещей, обоих нас удручала непостижимость сути вещей. Но как алкоголик, так и его врач, желающий проникнуть в суть вещей, попадают в очень трудную ситуацию. Шекспир коснулся сути вещей, Ньютон коснулся сути вещей. Толстой коснулся сути вещей, Эйнштейн коснулся сути вещей. А алкоголик? Алкоголику заведомо труднее.

— Как можно жить долго и счастливо, если не пить?

Я произносил эту идиотскую фразу, глумливо улыбаясь, и у меня немедленно возникало желание плюнуть прямо в свою растленную спиртным душу. Разумеется, мне было хорошо известно, что можно, да-да, можно не пить и жить долго и счастливо. Я лично знал людей, которые не пили и жили долго и счастливо. И даже если не знал их лично (потому что фактически никого счастливого я лично не знал и даже не желал знать; услыхав, что про кого-то говорят: вот этот счастлив, этому везет, этому удалась жизнь, — я от таких счастливчиков убегал, удирал, как от чумы), даже если я не знал их лично, их знали другие, и даже если никто не знал, все равно эти счастливцы существовали. Были и есть. В конце концов, на алкоголиках свет клином не сошелся, алкоголики — маргиналы, преобладающая часть человечества не пьет. Хотя, в сущности, не очень понятно почему. Почему, в сущности, преобладающая часть человечества не пьет? По каким причинам? Приведу одну известную глубокомысленную сентенцию. Сентенцию-каденцию. Пьянство — тема настолько креативная, что в любую минуту может породить глубокомысленную сентенцию. Куда бы ни обратил ты лик свой, какую из троп, ведущих сквозь топи, ни выбрал, везде повстречать можешь ангела с огненным мечом, и речет тебе ангел (а голос его будет подобен шуму вод многих), и спросит: почему же ты не пьешь, брат мой? И если ты, брат мой, ответишь, что не пьешь, ибо не имеешь таковой потребности, или что не пьешь, ибо водка тебе не по вкусу, или, не дай бог, ответишь, что не нуждаешься в искусственных стимуляторах, или еще какую-нибудь сморозишь глупость, например, скажешь, что не пьешь, поскольку отлично обходишься без спиртного, если ты, грешный, в наивности своей, но и в бесстыдстве своем что-нибудь подобное скажешь, знай: тебя постигнет суровое возмездие. А как сказано в Священном Писании: возмездие за грех — смерть.