Песни пьющих

И последнюю каплю именно этого напитка Дон Жуан выпил, когда, в какой-то момент очнувшись, еще отказывался верить, что видит то, что видит, и чувствует запах, какой чувствует. Он спал, кажется, всего ничего, а когда проснулся, это в углу комнаты было еще более отчетливым, было таким отчетливым, что Дон Жуану даже почудилось, будто он видит, как под шкурой, заросшей свинячьей щетиной, пульсируют изъеденные раком кишки. И смрад стоял, невыносимый смрад. Но когда Дон Жуан Лопатка окончательно убедился, что то, что он видит (а он явственно видел манивший его когтистый палец), вовсе не призрак, он не растерялся и решил защищаться. Отлично зная, что памятная бутылка пуста, он решил швырнуть ее в затаившуюся в углу нечисть. Рука его ящерицей заскользила по полу, однако вместо овеянной сентиментальными воспоминаниями бутылки наткнулась на домашние туфли, и Дон Жуан Лопатка швырнул в нечистую силу сперва одним, а потом и вторым шлепанцем. И вот тут-то от страшного страха волосы у него встали дыбом. Тут-то он по-настоящему обезумел: швырнув в нечистую силу вторую домашнюю туфлю, он почувствовал себя солдатом, у которого закончились патроны, испугался, что у него не найдется больше туфель — ведь он вообразил, что первые две туфли какой-то эффект возымели, что только с помощью туфель он одолеет зло, что только туфли — единственно надежные снаряды, что нечисть падет под обувной канонадой. С нечеловеческим усилием выбравшись из кровати, он подполз к набитому разнообразной обувью шкафу и принялся лихорадочно забрасывать нечистую силу туфлями, а когда туфли закончились, стал швырять сандалеты, а когда сандалеты закончились, стал швырять кеды, и потом начал хватать первую попавшуюся обувку без разбору, а обувки этой в шкафу было не счесть, ее было так много, что в конце концов она принесла Дон Жуану победу, хотя победа была одержана буквально в последнюю секунду. В последнюю секунду последний башмак заслонил последний кусок пульсирующей, поросшей свинячьей щетиной шкуры. Дон Жуан Лопатка испытал некоторое облегчение, возможно даже, чуточку успокоилось его бешено колотящееся сердце; он едва дышал, и, возможно, дикая физическая усталость на минуту подавила страх. Дон Жуан вышел из комнаты, где в углу под пирамидой обуви угасало зло, или его уже там не было, — во всяком случае, заслон был надежный. Вышел, закрыл за собою дверь, пошел на кухню, зажег свет, закурил и осмотрелся. Все было на своих местах, ничто нигде не шевелилось, не ползало, не шуршало. Холодильник, буфет, раковина, газовая плита находились там, где всегда. На буфете, как во времена московского ига, стоял черно-белый телевизор «Юность». Дон Жуан Лопатка протянул руку и нажал кнопку, через минуту экран засиял ртутным светом и зазвучал голос чрезвычайно популярной в том сезоне певицы: стоя среди ртутных молний на невидимой сцене, она пела песню о шелковой шали. И ужасная тоска пронзила сердце Дон Жуана.

Он еще мог спастись, еще мог пойти в ночной магазин, еще мог позвонить одной из своих подруг, еще мог вызвать «скорую», но, вероятно, не захотел. Выключил телевизор, сидел в кухне и курил. Я знаю, что ему было страшно, и знаю, какая боль терзала его душу. Возможно, он поискал в аптечке реланиум, тазепам или аспирин. Но там ничего не было: пустая упаковка от аскорутина, два шарика витамина С — слишком слабые средства, чтобы воскреснуть. Он пил холодную воду из-под крана, это точно: открывал кран, жадно пил и вытирал рот. Может быть, ему захотелось есть? Но в холодильнике нашлись только три высохших, твердых как камень кубика куриного бульона и одна, зато едва початая, баночка клубничного джема. Может быть, он поверил? Да, он поверил, что, если выпьет кружку питательного бульона, он восполнит недостаток минеральных солей — и ему полегчает. Да, он поверил, что, если не спеша, ложку за ложкой, съест баночку клубничного джема, глюкоза и витамины вернут ему силы. И погасил сигарету, и стал готовить последнюю вечерю, и соседи, высадившие дверь, так его и нашли: он лежал на полу, а на устах его была бело-розовая печать.

21. Четверг, 6 июня 2000 года

Сахарный Король — на гражданке преуспевающий бизнесмен — объявил собравшимся в курилке делирантам, что в своем дневнике чувств описал, какое испытал облегчение, когда у него подействовал желудок. Признание это вызвало переполох — в особенности среди делиранток. Мужские одобрительные смешки вплетались в дамский возмущенный ропот.

— Мы обязаны вести дневники чувств — и это неопровержимый тезис, — защищался Сахарный Король. — В дневниках мы обязаны быть абсолютно откровенны — и это неопровержимый тезис. Почему? Да потому, что мы должны снова научиться называть свои чувства, каковую способность в результате злоупотребления спиртным утратили, а кроме того, должны научиться управлять своими чувствами, каковую способность мы тоже утратили, — и это неопровержимый…