– Мне ли этого не знать, – с горечью проговорил Тони. Он встал и принялся ходить от окна к двери. – Я мог бы написать об этом учебник – с тех самых пор, когда задиры начали цепляться к нему, самому маленькому мальчику в классе и на улице, он заучил жесткие уроки самоконтроля. «Никогда не показывай, что тебе больно, это только раззадорит их. Никогда не показывай, что они попали в точку, это выдаст твои слабые места. Научись быть одним из них. Выучи их язык, их жестикуляцию и мимику, будь как они. Смешай все это – и что ты получишь? Человека, который понятия не имеет о том, кто он на самом деле. Превосходного актера, самозванца, который умеет принимать любую окраску, как хамелеон». Чудо в том, со сколькими людьми это сработало. Брендон думает, что он, Тони, славный малый. Кэрол Джордан он явно нравится. Клэр, его секретарша, считает, что он лучший из боссов. Он похож на человека, ну и ладно. Единственный человек, которого он не одурачил, была его мать, которая до сих пор обращается с ним с тонко замаскированным презрением – это все, что он когда-либо от нее видел. По ее словам, он виноват в том, что отец их бросил, и неудивительно. Мать сбагрила бы его в приют, если бы не нужно было ладить с родителями, владевшими отмычкой от ее кошелька. Поэтому она очертя голову бросилась делать карьеру, как только сумела уговорить мать присматривать за маленьким Тони. Он очень старался вести себя хорошо, как велела ему Ба, но это не всегда получалось. Она была неплохой женщиной, хоть и ограниченной, и свято верила, что детей должно быть не видно и не слышно. От этой деспотии дед сбегал из дому – играть на тотализаторе, или в шары на лужайке, или в организацию ветеранов войны. Тони быстро понял, что самоконтроль – тяжкая стезя. Не это ли случилось и с Хенди Энди? Проведя рукой по подозрительно повлажневшим глазам, Тони снова бросился на стул и принялся в бешеном темпе печатать.
Тони остановился, чтобы подумать, пробегая глазами готовые страницы. Он все еще мыслил не как Хенди Энди, но этот неуловимый ум становился ему все ближе. Он снова задался вопросом, не являлось ли для него погружение в извращенную логику убийц чем-то вроде сублимации, последним средством, не дававшим ему присоединиться к их числу. Видит бог, бывали времена, когда их побуждения казались ему невыносимо привлекательными. Бывали времена, когда он чувствовал убийственную ярость, хотя обычно она была обращена на себя самого, а не на партнерш по постели.
– Хватит! – громко приказал себе Тони и вернулся к мерцающему экрану.