Песни сирен

Через пять минут он связан крепче рождественской индейки и засунут в багажник собственной машины. Я беру ключи от его машины, его бумажник и приглашение, которое послано мною же. Я проезжаю через весь город до фермы, где сбрасываю бесчувственное тело безо всяких церемоний вниз по ступенькам погреба. Тогда у меня не было времени сделать большее, поскольку требовалось вернуться к джипу.

Я перегоняю машину Гэреса до центра Брэдфилда и оставляю ее в Темпл-Филдз, в переулке позади Кромптон-Гарденз. Никто меня не заметил, все были слишком заняты траханьем. Пройти через город к железнодорожному вокзалу удалось всего за десять минут.

Двадцать минут езды поездом и пятнадцатиминутная бодрая прогулка приводят меня обратно к джипу. Я подхожу к нему очень осторожно. Никаких признаков жизни, никаких намеков на то, что кто-то околачивается вокруг.

Я еду обратно на ферму Старт-Хилл, насвистывая «Слушай песнь небесных ангелов».

Я включаю свет в подвале, и темно-серые глаза Гэреса сверкают на меня гневным огнем. Это мне нравится. После малодушного ужаса, которым были охвачены Адам и Пол, мужчина, который обладает силой духа, являет собой бодрящее зрелище. Сдавленные звуки, раздающиеся из-за кляпа во рту, больше походят на сердитое рычанье, чем на мольбу.

Став над ним, я откидываю ему волосы со лба. Сначала рванувшись от меня, он успокаивается и затихает, и по глазам его видно, что он взвешивает происходящее.

— Вот так-то лучше, — говорю я. — Не нужно сопротивляться, не нужно бороться.

Он кивает, потом начинает бормотать, показав глазами вниз на кляп. Я становлюсь перед ним на колени и берусь за конец хирургической ленты. Ухватившись как следует, я одним быстрым движением срываю ее. Так милосердней, чем делать это постепенно.

Гэрес двигает челюстью, облизывает сухие губы. Потом сердито смотрит на меня.

— Блядская вечеринка, — рычит он; голос у него слегка дрожит.

— Именно этого ты заслуживаешь, — говорю я.

— Как вы, черт побери, выяснили это? — спрашивает он.

— Ты создан для меня. Но ты связался с этой вешалкой. И пытался скрыть это.

В его глазах мелькает догадка.

— Так это вы… — начинает он.

— Вот именно, — прерываю я. — Итак, тебе известно, зачем ты здесь.

Мой голос холоден, как каменный пол. Я резко поднимаюсь и иду к скамье, где разложены мои инструменты.

Гэрес снова начинает говорить, но я вырубаю звук. Я знаю, как умеют убеждать адвокаты, и не дам сбить себя с толку сладкими речами. Я открываю мешочек на молнии и вынимаю вату с хлороформом. Потом возвращаюсь к Гэресу и становлюсь рядом с ним на колени. Одной рукой схватив его за волосы, другой я прижимаю к его рту и носу вату. Прежде чем погрузиться в бессознательное состояние, он дергается так конвульсивно, что в конце концов прядь его волос остается у меня в руке. Хорошо, что на мне резиновые перчатки, иначе его волосы порезали бы мне руку. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы моя кровь смешалась с его кровью.

Когда он отключается, я разрезаю на нем одежду. Потом беру ремень с кресла Иуды и укрепляю вокруг его груди, под мышками. Элементарный шкив и подъемное устройство уже прикреплены к одной из потолочных балок. Теперь я присоединяю к ремню крюк. Я поднимаю тело Гэреса с помощью лебедки, так что он качается, как омела на ветру. Когда он оказывается в воздухе, мне хватает нескольких мгновений, чтобы расстегнуть наручники и прикрепить его к Рождественскому дереву.

К стене прикреплены две планки, так что получились очертания креста Св. Андрея, они густо покрыты колючими ветками голубой норвежской ели. К каждой половине креста я прикрепляю кожаные ремни, которые обвязаны вокруг его запястий и лодыжек. Я разжимаю сжатые кулаки Гэреса и привязываю его кисти к кресту. Наконец я снимаю крюк и даю ремням на запястье натянуться. Его тело оседает, и на мгновение меня охватывает тревога. Неужели ремни недостаточно крепки? Коротко скрипнула кожа ремней по дереву, потом настала тишина. Он висит, как мученик-апостол, на стене темницы.

Я вынимаю свою кувалдочку и заостренные слесарные зубила, выбранные для этой работы. Теперь мы будем вместе до Рождественской ночи. Я намереваюсь насладиться каждым мгновением сорока восьми часов, которые мы проведем вдвоем.

12

Очень немногие совершают убийство из филантропических или патриотических побуждений… Что же до большинства убийц, это весьма неправильные люди.

Четыре детектива-инспектора сидели с каменными лицами в помещении, которое раньше было кабинетом Тома Кросса, а Джон Брендон выдавал им официальную версию отстранения суперинтенданта. Иногда Брендону хотелось снова стать одним из них, чтобы можно было объяснить причины совершенного поступка и не подорвать свои позиции.

— Теперь нам следует оставить все это позади и двигать расследование дальше, — сказал он бодро. — Ну что, как обстоят дела с Макконнелом?

Кевин подался вперед на стуле.