Читаем Песни/Танцы полностью

– Что с тобой, мужик? – тот, который был в штатском, склонился над Седым.

– Да сердце у него по ходу, скорую вызывайте, – в один голос поддержали мы Вадима.

– Сейчас… – на наш призыв в итоге откликнулась только девушка-лейтенант, которая побежала в дежурку.

Когда она исчезла за дверью, штатский сказал нам:

– Чего стоите? Поднимайте своего товарища-революционера.

Они с майором так и остались безучастно стоять, пока мы вчетвером помогали Седому подниматься с пола и усаживали его на скамейку. В это время вернулась лейтенант с кружкой воды и дала Седому попить.

– Товарищ майор, – обратилась она к старшему по званию, – скорая будет через пятнадцать минут.

– Ну, тогда следите за ним тут, а этих, – он указал на нас, – в камеру.

В итоге нас увели в стеклянный «аквариум» камеры предварительного заключения, предварительно заставив снять ремни и шнурки и забрав часы с мобильными телефонами – «для нашей же безопасности» – Седой же остался на скамейке в коридоре. Минут через двадцать-двадцать пять мимо «аквариума» прошествовала бригада скорой помощи. Еще через десять минут они прошли в обратную сторону, сопровождая немного оклемавшегося Седого.

– Отмаялся, бедолага, – сказал Глеб.

– Не ходите, дети, в Африку гулять…

– В Африке гориллы, злые крокодилы…

– …И гадкий, нехороший, жадный Бармалей! Никого не напоминает?

Мы засмеялись. Ночка предстояла веселенькая.

Потом медленно потянулись часы. Отделение опустело, соседние камеры набили бомжами и гастарбайтерами, у которых не было регистрации. В коридоре выключили все лампы, теперь в камеру свет проникал только через окно дежурки, в которой продолжалось всенощное бдение полицейских.

Пару раз мы по очереди отпросились в туалет – покурить и справить нужду. Каждый раз дежурившие полицейские делали это неохотно, словно мы отвлекали их от какого-то важного занятия.

За стенами отделения на город опустилась ночь, а мы сидели в полумраке камеры, не имея никаких новостей из внешнего мира, не зная, что происходит в стране. Хотелось верить, что что-то хорошее, но наши знания об объективной реальности заставляли думать скорее об обратном. В любом случае что-то должно было происходить, мы понимали, что мир – наш мир – уже никогда не будет прежним.

– Интересно, наши хотя бы в местный парламент прошли? – высказал свою мысль вслух Вадим.

– А какая разница? При нынешней ситуации оппозиция в парламенте все равно ничего не сможет сделать, надо менять систему целиком, – резонно заметил ему Глеб.

– Это да…

В итоге нами было принято единственное логическое решение – ложиться спать. До утра наше положение уже не изменится. Мы растянулись на деревянных нарах.

Я провалился в сон почти сразу же, и мне снился Зиккурат. Вокруг него бушевало восстание, жрецы Зиккурата должны были пасть…

Чего только не приснится! Я проснулся под утро от холода, который пробрался в камеру. Помимо меня не спал еще Глеб. Мы вновь отпросились перекурить, а потом сидели у дверей камеры и шепотом переговаривались, я рассказал ему о своем сне:

– Представляешь, мне Зиккурат приснился. Натуральный – Вавилонский.

– Да? Бывает…

– Что-то в последнее время мне слишком часто стало сниться нечто похожее на Зиккурат, такое ощущение, что этот образ скоро начнет мерещиться мне наяву. Какое-то прямо Вавилонское умопомрачение…

– Может, ты Пелевина перечитал?

– Вряд ли. У Пелевина в «Дженерейшн Пи» Зиккурат мистический, оккультный. У меня – другой, более реальный что ли… Хотя Пелевин правильно выхватывает образ.

Зиккурат – это модель современного мира в миниатюре. В основе, у подножия, – широкие массы, обреченные рождаться, потреблять и подыхать – людское море, охваченное голодом, безумием и идеей убийства; в середине – ступени феодалов, скрупулезно подсчитывающих барыш, насаждающих идею власти и авторитета, чтобы было легче управлять морем; на вершине – жрецы, полубоги и божества – те, кто правит феодалами и людьми, те, кто диктует законы, создает идеологии, дарует блага. Кажется, Зиккурат происходит от слова вершина… Значит, Зиккурат – квинтэссенция вершины, высшая социальная цель и мечта; то, чего надо достичь каждому и чего не достичь никогда.

– Положим.

– Зиккурат – это и наше государство в целом. Структура, разделенная на множество ступеней, водруженных на другие ступени, которые водружены еще на ступени, и эксплуатирующих друг друга. Это пресловутая вертикаль, уничтожающая душу, наделяющая власть внеземной, демонической силой.

– Значит, Зиккурат должен быть разрушен…

– Возможно. Но проблема заключается в том, что тогда мы получим взамен… и получим ли вообще…

– Ты думаешь, кто-то когда-то имел ответ на этот вопрос, начиная какие-либо перемены?

– Сомневаюсь.

– То-то и оно. Если гидре не свернуть голову – она будет только множиться, – Глеб вздохнул. – Наше поколение, к сожалению, слишком развращено обществом потребления, слишком уж оно въелось в него, эту мысль теперь трудно до него донести… Пока есть все эти айфоны, страпоны и прочие —оны, нынешняя власть будет сидеть и в даже в ус не дунет…

– Рано или поздно что-то должно случиться…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее