Читаем Песни/Танцы полностью

 Одноглазый сержант осматривает каждого беженца, что подходит к КПП, проверяет документы. Морщится, глядя на людей, как на грязь, на источник заразы. Лицо рассекает алый рубец, на месте утраченного глаза пульсирует пустота. Я называю его про себя Сержант Закономерность. Потому что он – венец нашего пути по кругу. Весь мир делится на ДО и ПОСЛЕ него.

 Оставить круг невозможно, это иллюзия. Ибо маршрут уже заложен в нас. Сержант тоже из убийц, о его происхождении явственней всего говорят выбитый глаз и шрам. Как любой убийца, добившийся какого-то положения, он еще более жесток, чем его коллеги по ремеслу. Его жестокость имеет природный и упорядоченный характер, она – концентрат всей жестокости мира. Он сплевывает на землю сквозь зубы – разъедающей материю кислотой ненависти.

 - Тоже бежишь от эпидемии? – он смотрит на меня, внутрь меня.

 Щупальца его взгляда проникают под кожу, скользят по мышцам и сухожилиям, просачиваются в вены, с кровью ползут к сердцу, сжимают его ледяной хваткой.

 - Нет, иду на праздник.

 Как любой убийца он не имеет чувства юмора. Он убил его в детстве, когда подпивший отец как следует припечатал его башкой о стену. Сержант Закономерность хмурится.

 - Будешь зубоскалить – отправлю в концлагерь.

 - Я думал, что уже в нем…

 Он прекрасно понимает, что всем, кто дошел досюда, уже нечего терять. Он знает, что эта толпа может в любой момент хлынуть на него, сквозь него, растоптав его, развеяв по ветру. Обученный ремеслу смерти, он прекрасно чувствует эту самую смерть.

 - Думаешь, спастись внутри Зиккурата?

 Конечно, я не думаю о спасении. Как и любой дошедший до этой точки, из которой уже нельзя вернуться назад, я меньше всего думаю о спасении. Просто другой дороги у нас нет. Мы прекрасно знаем, что впереди нас ждет та же тьма, что наступает на нас сзади.

 - Думаю, у жрецов есть Знание…

 - И что – оно способно спасти всех их? - Сержант Закономерность показывает на площадь перед КПП, заполненную беженцами.

 - Они обречены. Думаю, оно способно даровать им Смерть…

 - И ты полагаешь, что именно тебя Смерть обойдет стороной?

 - Отчего же? Возможно, именно ее я и ищу. Но только там, - я тычу пальцем в Зиккурат.

 - Чем она хуже той Смерти, от которой вы все бежите?

 - Возможно, что ничем. Но стоит ведь попробовать, правда?

 Он морщится, алый рубец образует неприятную на вид складку, словно его лицо собирается съесть меня. Вглядывается в мои дорожные документы. Они неспособны рассказать ему ни о чем.

 - Ты в курсе, что прохождение КПП является необратимым действием?

 - Конечно.

 - Обязан предупредить. Для проформы.

 Он возвращает мне мои документы. Розовая пустота на месте его глаза перестает пульсировать и начинает искать новую жертву, я ему больше неинтересен.

 - Проходи, - он сплевывает сквозь зубы, под его ногами шипит и плавится земля.

 - Удачи.

 - Проваливай. Это необратимо.

 Я делаю шаг за ворота КПП. Зиккурат становится ближе. Я понимаю, что уже никогда не вернусь назад. Как, впрочем, понимаю и то, что возвращаться все равно некуда. Жизнь в принципе с самого начала имеет свойство необратимости, просто осознание этого факта настигает только тогда, когда наступающая на пятки смерть гонит тебя в лапы еще более страшной смерти.

Попытка к бегству - Песнь 5. Куплет 2.


 Я проснулся от слепящего солнца, бившего прямой наводкой в окно. Потянулся и взглянул на часы: стрелки показывали начало девятого. Мой сосед по-прежнему спал, свернувшись в кресле. Стучали колеса, выбивая размеренный ритм. Вагон потихоньку оживал, по проходу ходили люди, хлопали двери.

 Мы приближались к столице, за окном мелькали небольшие подмосковные поселки и городки, проносились пригородные платформы, забитые людьми, ждущими утренних электричек. Я вспомнил, что согласно билету прибытие на Ленинградский вокзал в Москве должно было состояться в половину десятого, то есть через час с небольшим.

 Я поспал около трех часов. Не сказать, чтобы я хоть сколько-нибудь выспался, но состояние мое в целом можно было считать нормальным. Правда, после выпитого ночью пива меня немного мучила жажда.

 Я достал с багажной полки свою сумку, стараясь не разбудить соседа, и извлек из нее полотенце и умывальные принадлежности. Потом пошел к туалету: занимать очередь.

 Застолбив место за белобрысым парнем в тельняшке, я вышел в тамбур – выкурить сигарету. Перед белобрысым в очереди стояли еще две девушки, поэтому времени на перекур у меня было предостаточно.

 Задумчиво втягивая и выпуская табачный дым, я смотрел в окно. Солнце плясало солнечными зайчиками на крышах домов, на кронах деревьев, на поверхности сточных канав. Судя по всему, на улице было тепло и безветренно. Мимо пронесся товарный состав.

 Глядя в окно, я пытался вспомнить названия населенных пунктов, которые мы должны были проезжать. Клин и Солнечногорск мы уже при любых раскладах миновали, значит, впереди были Поварово и Химки. С каждой минутой мы приближались к конечной точке нашего путешествия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

День опричника
День опричника

Супротивных много, это верно. Как только восстала Россия из пепла серого, как только осознала себя, как только шестнадцать лет назад заложил государев батюшка Николай Платонович первый камень в фундамент Западной Стены, как только стали мы отгораживаться от чуждого извне, от бесовского изнутри — так и полезли супротивные из всех щелей, аки сколопендрие зловредное. Истинно — великая идея порождает и великое сопротивление ей. Всегда были враги у государства нашего, внешние и внутренние, но никогда так яростно не обострялась борьба с ними, как в период Возрождения Святой Руси.«День опричника» — это не праздник, как можно было бы подумать, глядя на белокаменную кремлевскую стену на обложке и стилизованный под старославянский шрифт в названии книги. День опричника — это один рабочий день государева человека Андрея Комяги — понедельник, начавшийся тяжелым похмельем. А дальше все по плану — сжечь дотла дом изменника родины, разобраться с шутами-скоморохами, слетать по делам в Оренбург и Тобольск, вернуться в Москву, отужинать с Государыней, а вечером попариться в баньке с братьями-опричниками. Следуя за главным героем, читатель выясняет, во что превратилась Россия к 2027 году, после восстановления монархии и возведения неприступной стены, отгораживающей ее от запада.

Владимир Георгиевич Сорокин , Владимир Сорокин

Проза / Контркультура / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза