Песни в пустоту

Оля Барабошкина дала записи Шульгину, после чего тот сказал: все, покупаем. И Валерия пришла к нему, умирающему, в больницу, зачитала контракт. На что Дркин ответил – что может предложить Москва музыканту, кроме как акт публичного мужеложества? Я этот контракт видел: никаких живых денег, жесткая кабала, все принадлежит лично Шульгину – а родственники на проценте. Но Шульгину надо отдать должное: он и в лечении участвовал, и в похоронах. А Валерия вообще пришла на первый фестиваль памяти в ЦДХ и там что-то спела.

Алес Валединский

Историю с Шульгиным я видел, еще не имея представления ни о каких издательских делах. А как это извне выглядит? Вот издательство выпускает кассету, про которую неизвестно, продастся она или нет. И платит автору шестьдесят долларов за тысячный тираж. Это казалось дикостью – как же так, издатели наживаются на авторах, обманывают! А если изнутри посмотреть – никто ни на ком не наживается, с точки зрения финансовой все занимаются абсолютно бессмысленной деятельностью. Но тогда те суммы, которые предлагал Шульгин, казались дикостью. А условия мне кажутся дикостью до сих пор, хотя это мировая практика – издательства стараются скупить под корень по возможности все. То есть передайте за спасибо все ваше творчество, и прошлое, и будущее, и настоящее. А Венька не хотел подписывать. Можно, наверное, сказать – был неправ, в смысле, что человек ничего не сделал ни для популяризации, ни для себя. Но в случае с Шульгиным, конечно же, ничего бы не получилось. Если бы он зацапал права – разве что он бы продал четыре-пять хитовых песен, и какие-нибудь певички бы это пели. Стало бы теплее и легче кому-либо от этого? Сомневаюсь.

Александр Шульгин

Никаких определенных планов на Веню, никаких контрактов у меня не было и быть не могло. Как я могу строить планы с человеком, если мне сказали, что его через месяц не будет? Если он таял на глазах? Мы пытались надеяться на чудо, но с первого же его поселения в больницу все было понятно. Все, что было дальше, – это поддержание жизнедеятельности. И все разговоры, которые велись, – они велись именно в этих ободряющих целях, мол, Веня, встанем, поедем, все будет хорошо, еще запишешь альбомы, еще концерты будут, и так далее. Просто чтобы поддержать человека.

Игорь Бычков

Дня за два-три до смерти Шульгин с Валерией привезли адвоката и контракт – два контракта, под исполнительские и авторские права. Контракты были достаточно объемные, они были написаны под него, под Дра. Они не были какие-то обдираловские, это скорее была благотворительность. Но Др к этому времени уже приходил в сознание в день минут на двадцать, и за эти двадцать минут он не мог осознать ситуацию. Это было уже на даче под Королевом, куда его привезли, потому что врачи уже разводили руками, а он очень хотел на воздух. Ну, я ему читал… Я говорил, что, конечно, это бизнес-соглашение, тут на трезвую голову черт ногу сломит… Хотя они привезли адвоката, если что, все можно было разузнать. Тем не менее Дыр не решился подписывать документы, связанные с его творчеством и с его семьей, до конца не понимая, о чем идет речь. Он ничего не подписал и буквально через два дня умер.

Владимир Кожекин

Когда он умирал, было ощущение, что умирает такая величина! Что сейчас все бросятся эти песни искать и слушать. Валерия с Шульгиным очень сильно это ощущение подогревали. Ничего подобного, год после смерти стояла полная тишина.

Вероника Беляева

Для огромного количества людей просто поверить в то, что он умер, было очень тяжело. Все бегали по врачам, пытались помочь, концерты устраивали. А популярность эта – она пришла поздно, когда уже все закончилось.

Анастасия Тюнина

Он был очень редкий человек, очень позитивный. Очень искренний. Не без кокетства, безусловно, – он был обаятельный, девчонки от него пищали все. Такое солнце на нашем небосклоне. Он просыпался, начинал суетиться, и с ним рядом находиться было очень приятно. Постоянно находился в творчестве, постоянно что-то придумывал, постоянно какие-то штуки, какие-то фразы. Словосочетания какие-то чудные. Он не напрягал при этом – бывают люди, которых прет до того, что с ними уже сложно становится. Очень легкий человек. Уже когда он умер, только тогда мы осознали, что такое он был – ну правда как будто солнце зашло, стало темно и холодно.

Леонид Федоров

Дркина я послушал задним числом, когда он уже умер. И помню, что был ошарашен – я не знал, что у нас есть такие люди. То есть это можно было предположить, конечно, но мне было удивительно, что при его жизни я о нем ничего не слышал.

* * *