Песни вещих птиц

Он видел, как она дрожит. Попытался обнять, но она отстранилась. Если бы не её страх, Лёша сам бы задрожал от ужаса, но кому-то всегда приходится по-дурацки шутить – тому, чьи нервы хоть чуточку крепче.

– А Ксюша ещё говорит, что ко мне страшно входить…

Стены давили, сжимали горло. Лёша обернулся на дверь, но не увидел её – только стену, по которой уже стелился дым. Его обдало жаром, в глазах помутнело.

Вспомнилось, как ещё маленьким его случайно захлопнули в летней кухне: ручка вышла из строя, дверь долго не могли открыть. Пока выламывали замок, трёхлетний Лёшка сначала надрывался, а потом затих. Когда родители ворвались в кухню, то нашли сына в пыльном углу. Сжавшись в комок, он раскачивался из стороны в сторону. Голова была запрокинута, он глядел в потолок не моргая. Шок вскоре прошёл, но страх закрытых пространств остался. И сейчас справиться с давящим ужасом не было сил: всё уходило на то, чтобы не подать виду.

Здесь их никто не встречал. Какое-то время они простояли, скованные страхом, не думая друг о друге, ни о чём не думая. А потом сами стены заговорили хриплым голосом:

– Проходите, гости дорогие!

Невидимая сила подтолкнула их, и они покорно двинулись вперёд. Лёша против воли разглядывал стены: он видел сотни лиц, которые осыпались пылью, превращаясь в черепа с пустыми глазницами. «Вот это и есть жизнь. Ничего больше», – думал он, и тошнота накатывала ещё хуже прежней.

Впереди возникли высокие массивные двери: такие обычному человеку никак не открыть. Но створки распахнулись сами. Стены в новой зале «молчали». Убранством служили тяжёлые бархатные шторы, волнами свисающие с потолка до самого пола. Их было множество, и что скрывалось за каждой – не разглядеть. В центре стоял высокий золотой трон, весь в драгоценных камнях. На троне сидел худой, будто высушенный, хотя ещё не старый человек: кожа землистого цвета, нос как у ястреба, губ почти не видно. Зато глаза, два чёрных светящихся уголька, смотрели живо и ясно. Человек кутался в чёрную мантию с капюшоном, лоб сжимал обруч серебряной короны. Очень уж напомнил он Кощея, как его рисовали в детских книжках.

– Чернобог, – произнесла Дивья и вдруг склонилась в лёгком поклоне.

Чернобог жестом подозвал их поближе. Одна из штор поднялась, словно занавес в театре, и взору предстал гранитный стол, уставленный яствами: золотые блюда полны сушёных фруктов и орехов, пузатый графин блестит тонким горлышком, два золотых кубка уже наполнены красным вином. Дивья не обратила внимания на стол. Молча, словно зачарованная, она направилась прямо к одной из портьер в глубине зала, отдёрнула её. Там стоял золотой сундук. Он был открыт – традиция сохранялась. Дивья сложила кружево, и крышка с грохотом захлопнулась.

– Теперь идём? – спросил Лёша. Его голос отразился от стен, эхо разбило его, исковеркало.

– Сначала нужно принять угощения, юноша. – Чернобог провёл над столом рукой.

Лёша мотнул головой и попятился. Но Дивья подошла к столу, внимательно осмотрела всё, что на нём стояло: то ли посуда её заинтересовала, то ли содержимое. Лёша схватил её за руку – Дивья не сопротивлялась. Потянув её за собой, он повернулся, чтобы идти, и тонкая рука выскользнула. Лёша попытался вновь ухватить, но поймал лишь воздух. Дивья осталась за его спиной. Тогда он понял, что совершил ошибку.

Вернись. Обернись. Посмотри на нас. Вернись. Обернись. Всё не то, чем кажется. Всё не так, как видится.

Стены пели.

– Дивья? – позвал Лёша, не оборачиваясь. – Ты идёшь со мной?

Он стоял, глядя на дверь, и ждал ответа. Хрустнули сухие суставы – это Чернобог встал со своего трона. Шелест шагов – подошёл к столу. Дзинь! – стукнулись золотые бокалы.

– Дивья! – снова позвал Лёша. – Что ты делаешь?

– Не оборачивайся, – сказала она чужим голосом, будто эхо с глубины колодца. – Иди. Дверь выпустит, туман рассеется. Иди вперёд, ты уже на опушке леса. В следующем доме найдёшь своих сестёр.

– Откуда ты знаешь?

Всё внутри заледенело.

– Это мой дом, – ответила она. – Я в нём хозяйка. Кружево рода всегда хранят двое, ты же сам видел. Он и она.

– Но почему?..

Он сам не знал, о чём именно хотел спросить. Просто не мог поверить, что покинет замок один, без неё. Да и кто – она? Существо за его спиной не из плоти и крови, не Дивья, которую он прижимал к себе. Кажется, ту Дивью он и вовсе выдумал.

– Иди.

Ледяной тон толкнул в спину – и он пошёл.

Дверь распахнулась, он снова оказался в первом зале. Дымка на стенах загустела, больше не складывалась в образы, а стекала вниз, медленно и тягуче. Лёша уже видел такое в тот день, ребёнком. Сейчас он не знал, найдёт ли силы вырваться из ожившего кошмара, но всё-таки шёл, шаг за шагом. Вслед ему лился голос… Нет, эхо её голоса:

– Задача темноты – скрывать, не дать проявиться. В темноте вынашивается жизнь, в темноту она уходит, чтобы родиться вновь. Охранять лесной покой, сгущать ночь, чтобы дать отдых дневному свету, чтобы дать миру замолчать, кануть в небытие и сотвориться заново, – вот моя задача.