Песня для кита

Я вынула записку из кармана и показала ему.

– Это про китов.

– Какого вида?

– Это не про вид китов, а про одного особенного кита. Нам рассказали про него на уроке. – Я положила руку на пианино, и Венделл сделал то же.

Вверху страницы я записала: «Обычная частота для китов: от 28 Гц, 1-я клавиша, до 35 Гц, 5-я клавиша». Одним пальцем я нажала на клавишу, крайнюю слева. Ладонь завибрировала от звука. Я повторила это несколько раз, чтобы мы успели привыкнуть к колебаниям. Затем я проделала то же самое с каждой клавишей до 5-й чёрной клавиши с частотой 35 Гц. Синие киты и финвалы не поют выше этой частоты.

В следующей строке было записано: «55 Гц, 13-я клавиша».

Я снова отсчитала от 1-й клавиши, пока не дошла до 13-й – на этот раз белой. Я нажала её несколько раз, чувствуя, как вибрирует ладонь – на этот раз немного выше предыдущих.

– Это тот кит, – объяснила я Венделлу. – Так звучит его песня. – Я снова нажала на клавишу. – Но на самом деле ему полагалось бы петь вот так. – И я нажала на первую клавишу. – И потому он не может общаться с другими китами.

Венделл сосредоточился и положил на пианино обе руки, пока я попеременно нажимала то одну, то другую клавишу.

– Не сильно отличается.

– Для китов сильно.

Он был прав, разница почти не ощущалась. На клавиатуре расстояние меньше фута, но оно разделяет Синего-55 и всех остальных китов. Я вспомнила нашу поездку к бабушке: как мы сидели на диване рядом, но не знали, что сказать друг другу.

В двери возникла озадаченная физиономия папы Венделла. Он выглядел как более высокая версия Венделла, только с абсолютно лысой головой, а не с короткой стрижкой.

Чтобы папе было видно из-за пианино, Венделлу пришлось высоко поднять руки:

– Это наш новый проект. Мы участвуем в конкурсе двух роялей!

– Это будет круто! – Его папа рассмеялся и добавил: – Пока аудитория тоже будет глухой.

Венделл демонстративно скорчил оскорблённую гримасу и рассмеялся тоже.

Мистер Джексон прекрасно владел языком жестов и мог поддержать с нами любой разговор. Венделл даже как-то заявил, что с радостью обменял бы своего словоохотливого папашу на такого, кто говорит только по делу, но я-то знала, что он шутит.

– Так он не может петь ниже или что-то в этом роде? – уточнил Венделл, когда его папа ушёл.

– Не может. Он уже давно плавает совершенно один, и я думаю, что если бы он мог говорить с другими китами, то давно бы так и сделал.

– А другие киты его не слышат?

– Даже если и слышат, то не понимают.

Я снова повторила поочерёдно все ноты, сосредоточившись на их различиях, и пожалела, что не могу сунуть пианино под воду, чтобы сыграть эту ноту для Синего-55.

– Я хочу придумать, как с ним общаться.

– С китом?

– Да, с китом.

– И как же?

– Я пока не знаю.

– И что будешь делать?

– Этого я тоже не знаю. Пока.

Мы по очереди нажимали на клавиши и старались почувствовать звук, прижимая ладони к пианино.

– Почему тебе так хочется с ним поговорить? – спросил Венделл.

Я не знала, что ему ответить, как объяснить, что этот кит плавает в океане в окружении других китов, с которыми он не может общаться, что на всей планете нет стада или хотя бы одного кита, который бы его понимал – даже его собственные родители, – и что я хочу создать такую песню, которая объяснит ему, что он не одинок. Я даже себе не могла это объяснить толком. Я постаралась найти какое-нибудь подходящее сравнение вроде морского прилива или чего-то более близкого Венделлу – гравитации или чёрных дыр, поглощающих и материю, и энергию.

– Он поёт и поёт, а все в океане проплывают мимо, как будто его не существует. Он думает, что никто его не понимает. И я хочу дать ему понять, что он ошибается.

14

Мимо стремительно проплыло стадо горбачей. Он был уверен, что не встречался с ними прежде. Он бы их запомнил. Киты помнят всё, даже то, что очень стараются забыть.

Может, ему удастся к ним присоединиться. Он осторожно приблизился сбоку, к самому краю мигрирующего семейства. Какое-то время он будет идти тем же курсом, но на расстоянии. А потом попробует сблизиться, если его не прогонят.

Он уже предпринимал такие попытки раньше, каждый раз в надежде быть принятым, даже если они не смогут понять его пение. Охотнее всего принимают чужаков такие стада, в которых недавно кто-то потерялся. Он определял эти сообщества по особенно низкому печальному пению, изливавшему горе в океан. В их строю оставалось пустое место – его заполняла тень кита, которому она принадлежала. То ли им хотелось скорее найти нового кита, чтобы заполнить пустоту, то ли от горя не хватало сил его прогнать – кто знает?

Он создавал звуки так же, как и они: задерживая и с силой прогоняя воздух по полостям в своём теле, пока дыхание и пространство не превращались в песню.

Но несмотря на все его старания, звук получался неправильный. Не такого тона, как у остальных.

Они его слышали. Это было заметно по тому, как они оглядывались. Может быть, со временем они сумеют понять хотя бы одну ноту, малейший отзвук его песни. И этого будет достаточно.

15