Песня для тумана (СИ)

— Надо найти Болли, — сказал Эрик и встал. Будь на месте рыжего викинга ярл Альвгейр или хотя бы старый Ауд, он мог бы задаться вопросом, отчего лишение глаза и висение на дубе наполнило молодого воина такой кипучей энергией, какой он не ощущал в себе никогда прежде.

Но Эрик не имел обыкновения усложнять себе жизнь досужими размышлениями. Он просто знал, что тут, с Пёрышко, ему хорошо. Так же, как точно знал: нужно возвращаться домой, к Сигрид. То, что вернуться удастся, сомнений не вызывало. Главное — пса разыскать.

***

Одноглазый волк довольно заворчал и чуть отстранился, не переставая, впрочем, тесно прижиматься боком к светлой волчице. Та потёрлась мордочкой об основание его уха. Волк игриво куснул подругу в плечо. Он был уже удовлетворён, но взаимные ласки доставляли не меньшее удовольствие.

Внимание привлёк необычный для леса шум. Кажется, человек кричал. «Болли, Болли!» На секунду крик показался волку смутно знакомым, даже захотелось вскочить и мчаться туда, к зовущему мужчине. Но белая волчица положила голову одноглазому на спину, и направление мыслей сменилось: он стал гадать, какого цвета будут их первые дети.

***

— Не ори. А то тебя кто-нибудь услышит.

От неожиданности Эрик действительно замолчал и заозирался в надежде углядеть говорившего. Тот обнаружился довольно быстро: худенький курносый паренёк восседал верхом на поваленном дереве и смотрел на викинга с забавной серьёзностью.

— Ну что уставился? — ухмыльнулся он Эрику в лицо. — Псина твоя давно уже семейством обзавелась. Не докричишься. Впрочем, — тут облачённый в травянисто-зелёный камзольчик незнакомец лукаво сощурился на болотный огонёк, нервно мельтешащий перед викингом, — я гляжу, и ты не отстаёшь.

— Пак! — Пёрышко снова обратилась девушкой и заломила руки. — Не выдавай нас! Я что хочешь для тебя сделаю!

— Поцелуешь? — с готовностью отозвался Пак и вытянул губы трубочкой. Фея покраснела, а Эрик почти по-звериному зарычал и за руку дёрнул её себе за спину. Угрожающе надвинулся на щуплого нахала.

— Ладно-ладно, — Пак предупредительно выставил ладони перед собой. — Остынь, большой рыжий мальчик. Ты меня напугал.

— Пак… — простонала Пёрышко, и в её голосе послышалось неподдельное отчаяние. Парнишка демонстративно приложил палец к губам.

— Ти-ше. Я же сказал. Королеве сейчас не до вас, но есть тут одна рогатая особа…

— Ты не расскажешь Геро? — Болотный огонёк заискрился недоверчивыми переливами.

Пак поджал губы.

— Нет. Даже больше. Я вам помогу.

— Но почему?! Ты же… она же…

Насмешливая рожица парня вдруг сделалась серьёзной.

— Потому что она очень красивая, Пёрышко. Очень умная. Очень гордая. Почти как королева фей.

— И?

— Ну а я решил взять пример с Барда — Великого Предателя, — пожал плечами Пак. — В конце концов, чем я хуже?

— Ты лучше! — восхищённо воскликнула фея-огонёк. — Ты такой, такой…

— Знаю, — отмахнулся тот и показал Эрику язык. — Я лучше всех.

Пак махнул рукой, приглашая следовать за ним, Эрик на мгновение заколебался, покосился на всё уплотняющийся туман, в котором стали, вроде бы, даже различаться какие-то фигуры, и решительно зашагал за провожатым. Болотный огонёк не отставал, наворачивая спирали вокруг обоих мужчин. Мысли всей троицы были заняты будущим, а потому никто из них не оглянулся, не вспомнил и не увидел как…

***

Королева фей разлеглась на своём широком троне, покрытом дёрном и увитом диким хмелем. Задумчиво подперла рукой подбородок, согнула ногу в колене, пошевелила пальцами.

— Спой мне, — приказала она, не глядя на стоящего перед ней мужчину.

— Великий Бард сам решает, когда ему петь. — Его поза была не менее расслабленной, чем её, но смарагдовые глаза вызывающе сверкали из-под соболиных бровей.

— Ты больше не Великий Бард, — сказала Мэб, разглядывая крону дуба. — Ты — мой придворный певец, пока я тебя не прогнала. Пой.

Мужчина наклонил голову к плечу и с минуту разглядывал королеву. А потом, действительно, запел.

Бард пел про Альвиса*. Но вовсе не так, как поют обычно на северных берегах. В его устах эта история рассказывала не о хитроумии Тора. Теперь это был гимн несчастной любви, поэма о страсти и преклонении, о самопожертвовании, доходящем до самозабвения.

Когда он замолчал, вокруг воцарилась тишина. Феи и эльфы, тесно столпившиеся кружком, кажется, не дышали. Не шумел ветер в ветвях, молчали птицы, и даже ручей забыл журчать, прислушавшись к чарующему голосу.

Восторженная тишина завершилась единым вздохом подданных Мэб. Многие вытирали слёзы. Даже королева выглядела задумчивой. Ободрённый произведённым впечатлением, бард приблизился к трону и произнёс:

— Придворным певцам полагается награда за труд, о прекрасная. Я предпочёл бы поцелуй.

Мэб обратила на барда насмешливый взор.

— Я тебя выслушала. Ты мне ещё и должен остался.

Мужчина тряхнул головой, в сияющих изумрудах мелькнули золотые искры.

— К тому же, и пел ты какую-то чушь, — продолжала королева, — цверги не каменеют на солнце.

— На солнце — нет, — ответил бард, изрядно подпортив почтительность голоса выражением глаз, — цверг каменеет, если его сердце разбито и перестало биться.