Песня для тумана (СИ)

— Одевайся тогда, — Ульв невозмутимо плащ на плечи накинул, фибулой застегнул. — Там холодно.

***

Все знают, как коварны болотные огоньки. Манят, дразнят, запутывают. В самую трясину затягивают, королеве Мэб на потеху.

— Пошли вон! Отродье! — рычит Эрик, описывая мечом размашистые круги. — Проваливайте, откуда пришли!

И бледные огоньки с лёгким шелестом крылышек разлетаются, убегают от блеска лезвия, пугаются запаха железа. Маленькие феи, волшебный народец, придворные королевы Мэб… возмущённые голоса настолько тонкие, что даже слов не разобрать. А Эрик и не пытается. Больше всего он хочет отогнать от себя эту погань. Огоньки не упорствуют — исчезают в тумане, укрываются в листья папоротника, теряются в кронах деревьев и чашечках цветов. Лишь один упрямится, мельтешит у Эрика прямо перед носом, так что приходится отмахиваться уже не мечом, а просто рукой.

Огонёк куда-то зовёт. Но викинг бредёт в противоположном направлении, то и дело проваливаясь в коварную трясину. Пока что псу удаётся его доставать, но сможет ли Эрик идти, когда неверные сумерки на болоте сменит ночная тьма?

Последний огонёк немного тускнеет, будто вздыхает, и пристраивается в хвост Болли. Непрошеный спутник не остался незамеченным — пёс ворчит, но не злобно, скорее, для порядка. Отвлекаться на глупости некогда — за хозяином надо следить.

***

Сигрид пробирает до мурашек. Но дело не в холодном воздухе: уж очень мрачен тот лес, в который ведёт её Ульв Стейнсон. Колдовской туман, оставивший в покое поселение, отступивший за границу прибоя, здесь снова стелется по земле. Но каждый шаг, каждое движение плаща идущего рядом мужчины отгоняет белесую пелену. Словно зачарованный круг движется по лесу, а в центре круга всегда находится Ульв. И Сигрид, которую он крепко держит за руку. Не так, как держал Эрик, ладонь к ладони — просто обхватил за запястье. Почему-то казалось, что руки у Ульва должны быть ледяные. А они тёплые. И твёрдые. Будто разогретый в очаге камень. Но чем дальше они идут, тем меньше становится круг, тем гуще тени, тем выше поднимается белый морок, тем явственнее пляшущие в тумане фигуры. Вот уже их окружают стены марева, а серебристый свет луны не в силах разогнать мрак на лице Ульва. Его тонкий длинный нос стал похож на клюв, а гладкие чёрные волосы блестят не хуже перьев. Зелёные глаза горят в темноте, искрятся, как драгоценные камни. В тумане тоже поблёскивают парные огни: зелёные, красные, золотые… У одной из белых фигур появились руки, потянулись к Сигрид. Ульв остановился, слегка запрокинул голову и… завыл.

Никогда бы дочь Алвгейра не подумала, что человек может издавать подобные звуки. Да и человек ли? Почти тотчас же на этот зов последовал ответ: вой волков, слившийся в единую жуткую песню, переходящую в медвежий рык, треск лесного пожара, вопль загарпуненного кита…

Туман шарахнулся в сторону, будто вспуганный заяц. Ульв зашагал дальше, как ни в чём не бывало, а вдоль его пути, словно волны вдоль борта, потекли мохнатые тени, все как одна — с горящими глазами.

— Страшно? — спросил зять Альвгейра, не останавливаясь.

— Нет, — побелевшими губами ответила дочь ярла. Ответила так твёрдо, что муж замедлил шаг и повернул голову.

— Нет? — тонкая, чёрная, будто углём нарисованная на бледном лице бровь вопросительно надломилась.

— Ты — самый страшный в этом лесу, — через силу, но внятно произнесла Сигрид. — А ты поклялся меня защищать.

Ульв и вовсе остановился, рывком развернул девушку к себе. Чуть приподнял лицо за подбородок. Глаза у Сигрид расширились, словно не в силах вобрать обрушившуюся с его взглядом зелень… нет, не малахита. Зелень травы и весенней листвы. Безбородое, с точёными чертами лицо оказалось вдруг очень близко. Тонкие, будто обескровленные, губы почему-то пахли мёдом. «Вот что значит «медоречивый», да?» — невпопад подумала Сигрид.

— Умная девочка, — твёрдый, ороговевший палец неожиданно нежно погладил её по щеке. — Умнее, чем твой отец. Даже жаль немного…

Мягкий, будто шелест ветра в листве, голос ещё звучал в ушах, а Ульв уже решительно тянул Сигрид дальше, всё ускоряя шаг. Кажется, навёрстывал упущенное. Девушка позволила увлекать себя безвольно, как кукла. Её трясло мелкой дрожью, руки сделались ледяными, а щёки горели. Не успела Сигрид восстановить дыхание, как проводник снова резко остановился.

— Гляди, — Ульв отодвинул с дороги гибкие стебли осоки. Сигрид чуть наклонилась к чёрной глади пруда, но ничего особенного там не увидела. Только туман вдруг перестал жаться за деревьями, растёкся над самой поверхностью воды. Но Ульва это, кажется, не беспокоило. Он встал у девушки за спиной и положил ладони ей на плечи. — Гляди, — повторил он, и ухо Сигрид согрело тепло его дыхания.

А потом Ульв Стейнсон начал петь.

***