Песня для зебры

За ним на гребне холма показался державшийся с достоинством стройный бородатый африканец. Он был одет в обычный неброский европейский костюм. Двигался он столь неторопливо, что живо напомнил мне брата Майкла, когда тот важно и неспешно выступал по внутреннему двору приюта во время Великого поста. Соответственно, от меня не потребовалось сверхъестественной прозорливости, чтобы распознать в этом человеке нашего скотовода-пятидесятника, “полководца” Дьедонне, делегата от племени баньямуленге, презираемого прочими конголезцами, но столь милого сердцу моего незабвенного покойного отца.

Следом показался второй африканец, которого можно было бы описать как полную, чуть ли не карикатурную, противоположность первому: совершенно лысый исполин в коричневом костюме с искрой (пиджак едва не лопался на его мощном торсе) энергично хромал, подволакивая левую ногу. Кто же это мог быть, как не Франко, наш увечный боевой конь, бывший головорез Мобуту, а ныне полковник-или-выше в иерархии маи-маи, заклятый враг, но порой и союзник Дьедонне?

Наконец появился в поле зрения и третий делегат — Хадж, выпускник Сорбонны, некоронованный наследный принц коммерсантов Букаву. Надменный, пижонски одетый, он так явно стремился дистанцироваться от своих спутников, что я не мог не задаться вопросом: а не передумал ли он вообще представлять здесь отца? Он не был столь худ, как Дьедонне, и не блестел лысиной, как Франко. Типичнейший городской денди. На его коротко подстриженных висках были выбриты волнистые линии, а над бровями нависал тщательно завитый локон. Что же касается его одеяния: м-да, благородная скромность Ханны, возможно, и притупила мой тщеславный интерес к нюансам гардероба, однако если учесть, в какое тряпье меня заставил вырядиться мистер Андерсон, от изысканного наряда Хаджа меня прямо-таки бросило в жар. На нем красовался самый последний писк летней коллекции Зеньи: светло-коричневый костюм-тройка из мохеровой шерсти для мужчины, который либо уже всего добился в жизни, либо близок к этому. Дополняли костюм остроносые итальянские ботинки из крокодиловой кожи болотного цвета — лично я оценил бы их, если только это не подделка, в добрых четыреста фунтов.

Тогда я еще не знал, что оказался свидетелем завершающих мгновений экскурсии, которую Филип устроил для своих подопечных и во время которой в наилучшем свете продемонстрировал им все удобства, ожидавшие их здесь, — в том числе, разумеется, напичканные подслушивающими устройствами помещения, где они могли расслабиться в перерывах между заседаниями, и парк вокруг дома, позволяющий спокойно уединиться для искреннего обмена мнениями с глазу на глаз.

Все три делегата послушно смотрели туда, куда указывал Филип: сначала в сторону моря, затем в сторону кладбища. Когда Хадж вместе с остальными повернулся, полы его пиджака от Зеньи разошлись, показалась шелковая подкладка горчичного цвета и, на мгновение отразив солнечный луч, блеснула сталь. Что это? — подивился я. Лезвие ножа? Мобильный телефон? В последнем случае следовало бы незамедлительно сообщить об этом Макси. Но может, прежде мне удастся выпросить его на минутку, чтобы украдкой позвонить Ханне? Кто-то из группы — надо думать, сам Филип — по-видимому, отпустил какую-то шутку, наверное, непристойную, потому что все четверо вдруг громко заржали, и смех, прокатившись по склону кургана, ворвался в дом через французские окна покерной — из-за жары они были распахнуты настежь. Однако на меня сцена не произвела особого впечатления: я знал с детства, что конголезцы из вежливости и показного уважения готовы рассмеяться в любой момент, однако смех их не всегда свидетельствует о том, что им весело, особенно если это конголезцы из отрядов маи-маи или аналогичных формирований.

Отсмеявшись, мужчины двинулись к верхней площадке каменной лестницы, а там после долгих увещеваний Филипа хромой исполин Франко обвил свою ручищу вокруг шеи хрупкого Дьедонне, и тот, какими бы заклятыми врагами они ни были, принял на себя роль костыля, причем с такой дружелюбной непосредственностью, что мое сердце мгновенно преисполнилось оптимизма: видно, наше мероприятие завершится успешно. Так они и спускались по лестнице, медленно и с трудом. Филип легко сбежал вниз, обогнав эту парочку, тогда как Хадж неторопливо двигался позади. До сих пор помню чистую холодную синеву северного неба у них над головами и стайку птичек, сопровождавших военачальника маи-маи с его сухощавым “костылем” Дьедонне до самого низа, забавно подскакивая на лету. Помню, как раскрылась тайна внутреннего кармана пиджака Хаджа, едва он ступил в тень. Он оказался гордым обладателем целой коллекции паркеровских авторучек.