— Вот здесь крошечный поселок под названием Лулингу. — Наконечник, кия норовит проткнуть бумагу. Макси обращается к Франко: — В самом сердце территории маи-маи. Le
Пока Франко размышляет над вопросом, Макси уже метнулся к Дьедонне. Не для того ли, чтобы посоветовать ему проглотить упаковку аспирина? Дескать, нечего тащиться позади стада, все равно вот-вот сыграешь в ящик?
— Тут ваша территория, так? Ваши люди. Ваши пастбища. Ваш скот. Ваше нагорье.
Кий движется вниз, вдоль южного берега озера Танганьика, на полпути останавливается, отклоняется влево и вновь замирает.
— Да, это наша территория, — кивает Дьедонне.
— А сможете мне вот тут поддерживать укрепленную базу?
Лицо Дьедонне омрачается.
—
— Себе! Ради вас, баньямуленге. Ради объединения Киву. Ради мира, справедливости и процветания всех его жителей. — Похоже, Макси неплохо усвоил мантры Мвангазы.
— Кто обеспечит снабжение?
— Мы. По воздуху. Будем сбрасывать вам все, что понадобится, и столько раз, сколько нужно.
Дьедонне смотрит на Хаджа — умоляюще? — потом прижимает к лицу длинные тонкие пальцы и на некоторое время застывает в этой позе. На долю секунды я присоединяюсь к нему во тьме. Переубедил ли его Хадж? Если так, то переубедил ли он меня? Дьедонне поднимает голову. Лицо его выражает решимость, однако на что именно он решился, остается лишь догадываться. Четко, лаконично он выстраивает свои аргументы:
— Нас приглашали присоединиться к армии Киншасы. Но только затем, чтобы нас нейтрализовать. Нам предлагали посты, которые дают лишь иллюзию власти, а на самом деле ничего не стоят. Если состоятся выборы, Киншаса так очертит границы, чтобы баньямуленге не имели голоса в парламенте. Если нас начнут истреблять, Киншаса пальцем не пошевелит, чтобы помочь. Но руандийцы поднимутся на защиту. Что обернется очередной катастрофой для Конго. — И сквозь свои сплетенные пальцы Дьедонне заключает: — Мой народ не может позволить себе пренебречь таким шансом. Мы будем сражаться на стороне Мвангазы.
Хадж изумленно таращится на него во все глаза и издает короткий, визгливый смешок. А Макси уже постукивает кончиком кия по предгорьям к юго-западу от Букаву.
— Вот этот замечательный рудник принадлежит тебе, Хадж? Верно? Тебе и Люку?
— Номинально, — соглашается Хадж, пожимая плечами в своей раздражающей манере.
— Если он не ваш, то чей же тогда?
Тон у Макси отчасти шутливый, отчасти вызывающий, и я даже не пытаюсь смягчить его при переводе.
— Наша компания передала его субподрядчику.
— Какому?
— Есть у отца деловые знакомства, — уходит от ответа Хадж. Интересно, кто еще, кроме меня, расслышал бунтарскую нотку в его голосе.
— Руандийцы?
— Да, но эти руандийцы любят Конго. Так тоже бывает.
— И, надо думать, они верны Люку?
— В большинстве случаев. В каких-то обстоятельствах они верны только себе, и это нормально.
— А если мы утроим добычу руды и будем выплачивать им долю, пожелают ли они хранить верность
— Кому это —
— Синдикату. Если, конечно, они хорошо вооружены и у них достаточно боеприпасов, чтобы отразить любое нападение. Твой отец говорил, что они готовы сражаться за нас до последнего солдата.
— Что отец говорит, то и следует считать истиной.
Макси изливает свою досаду на Филипа:
— Я думал, это все согласовано заранее.
—
Поскольку обсуждение ведется на английском и носит приватный характер, я не перевожу, однако это ничуть не мешает Хаджу мотать головой с придурковатой ухмылкой. Тихое бешенство Феликса Табизи едва не выходит из берегов.
— Итак, три лидера, три независимых анклава, — кует железо Макси, обращаясь уже ко всем. — В каждом есть собственная взлетно-посадочная полоса, которая не используется, используется частично или же целиком. Снабжение производится по воздуху из Букаву. Одним ударом разрешаются все проблемы доступа, добычи и транспортировки. Базы невозможно обнаружить, и они, если враг не задействует авиацию, неприступны.