Песня горна

«А ведь я всё равно не один, – подумал Денис спокойно. – . Крысы в норе. Забились сюда и дрожат, даже меня боятся. А я – не один. Ну так чего мне-то трястись?

. Странно, что я понял это только здесь. Смешно, что не понимал раньше. И не надо их бояться. И даже злиться на них не надо. Разве на крыс люди злятся? Просто уничтожают, и всё».

И – как по волшебству! – подумав это, он увидел возле самой своей ноги – даже странно, что раньше не замечал! – пистолет.

Это был старый – очень старый – «парабеллум». Пыльный, и едва Денис поднял оружие и отряхнул с него пыль, то увидел, что кое-где воронение сменили пятнышки ржавчины, но, когда он взялся за выпуклые «глазки» затвора и потянул, тот передёрнулся с отчётливым маслянистым клацаньем и выбросил золотисто-оранжевый патрон.

Сухой прохладный воздух пещеры сохранил оружие. Правда – неизвестно было, годятся ли для стрельбы пролежавшие без упаковки не меньше восьмидесяти лет патроны. В обойме их было всего три, считая тот, вылетевший. Но Денис почему-то был уверен: .

Как был уверен и в том, это пистолет. И не удивлялся тому, что пистолет – уцелел. Чудо? Пусть чудо. На свете много чудес. Ему-то это известно точно. Остаться бы в живых, чтобы рассказать об этом – всем-всем-всем. Чтобы не смели не верить в чудо и не бороться за него.

Он посмотрел на лист. Аккуратно сложил его вчетверо, спрятал во внутренний карман. Сел ближе к стенке и стал ждать, расслабленно держа руку с пистолетом на коленях и глядя на вход – на обведённую тонкой светлой нитью невидимую дверь в коридор.

Когда засов клацнул, Денис улыбнулся.

За ним пришли.

Но нет. Убитым быть – это слишком. Слишком.

Первым вошёл… да нет – вбежал, торопится чего-то… помощник Шульце (а точнее – палач), здоровенный казах по имени – Денис его запомнил – Ержан. Запомнил, потому что много раз слышал: «Ержан, не перестарайся… ещё раз давай-ка, Ержан… вот так, Ержан…» Словно бы споткнулся, но удержался на ногах, нашарив взглядом Дениса – дальше, чем его оставили вчера, – и этим же взглядом зацепившись за оружие в руке мальчишки. За какую-то секунду лицо его сделалось плоским, стёрлось, глаза подёрнулись стылым маслом. Он вытянул руку, даже не пытаясь достать до автомата и сказал:

– Не-не-не-не…

Пуля попала ему между глаз, и он тяжело рухнул вбок и назад, расплёскивая кровь из затылка.

Шедший следом Шульце – он не видел из-за спины Ержана, что происходит, и вошёл следом – напрягся и стал похож на большую страшную кошку. Доля секунды – и он метнулся назад и вбок, за косяк, перехватывая автомат, но Денис уже выстрелил второй раз, и немец, тихо охнув, развернулся по оси, ударился лицом в дверь, присел и выпал головой в коридор. Приподнялся на локтях, изумлённо посмотрел на Дениса… и осел – теперь уже совсем – с коротким, почти радостным выдохом. Стукнул о каменный пол затылок.

Денис всхлипывающее втянул воздух. Но позволил себе лишь секундную передышку – рывком добрался до трупов, снял с Шульце автомат, забрал у обоих и положил рядом семь магазинов и три гранаты. Выстрелы, конечно, слышали, они по коридорам далеко понеслись – и сейчас…

Денис покосился на Шульце. Тот глядел стеклянно и недоумённо, будто так и ушёл, силясь разгадать какую-то очень-очень важную для него загадку.

– ТВОЙ мир подохнет с тобой, – сказал Денис, вспомнив слова, которыми пытался посмеяться над ним Шульце. – Потому что ты обо ВСЕХ не думал.

И тут зачастили выстрелы.

. А потом разом оборвались – и Денис услышал…

– Всем бросить оружие! – Голос Кенесбаева был искажён мегафоном, но всё равно легко узнаваем. – Те, кто не бросит оружие по счёту «тридцать», будут убиты! Я начинаю отсчёт! Всем бросить оружие – раз!.. Два!..

…Больше всего Денис боялся, что умрёт сейчас. Что умрёт, пока тащится по этим коридорам. Он падал и полз на четвереньках и животе. Потом поднимался по стене, делал два-три жутких вихлястых шага – и падал снова, и полз. Сил не было даже на то, чтобы заплакать. Он полз вечность, и с каждым его движением сердце замирало, думая – остановиться или нет?

И дарило истерзанному победившему мальчишке ещё шаг. Ещё рывок.

Он почти не поверил, что кончилась эта вечность (около минуты), и он выпал на широкое низкое крыльцо (на нём лежали возле тяжёлого пулемёта два трупа с простреленными точно между глаз лицами) – выпал и удержался на ногах, потому что вцепился обеими руками в длинную дверную ручку (оказывается, тут было почти настоящее здание, врезанное в горный склон, а внизу – сухое русло реки).

И там, внизу, на склоне, нелепо задирая руки, неподвижными покорными сусликами-столбиками торчали за камнями бандиты. С десяток – всё, что осталось от «Либерии». Безоружные (а точнее – побросавшие оружие) и жалкие, похожие на попавших в ловушку крыс… нет, в них не осталось даже крысиной злости и храбрости. Так. Комки дрожащей протоплазмы.