Песня исцеления (СИ)

   Навья взяла за руку Кудрю, и они пошли назад, а Цветанка увела его братца. Когда Драгона с мальчиком вернулись к двери родильной комнаты, Гледлид с Серебрицей опять чокались фляжками.

   — Если так дальше пойдёт, к рождению ваших детей вы будете уже совсем хорошие, — заметила Драгона.

   Серебрица опять выставила ладонь: будь спокойна! А в родильной комнате послышался крик младенца. Все трое застыли: чей?

   — Берёзка! Это она! Это моя! — встрепенулась Гледлид.

   Серебрица, положив руку ей на плечо, заставила её сесть.

   — Почему ты так думаешь? А мне кажется, это моя орёт!

   — Я уверена, что моя! — не сдавалась рыжая навья.

   — Спорим, моя? — прищурилась Серебрица.

   — На что?

   Серебрица кивнула на фляжку:

   — На бочонок вот этой живительной водицы!

   — Отлично, готовь бочонок.

   — Как бы тебе самой не пришлось готовить!

   Дверь открылась, и кошка-врач вынесла кричащий свёрток.

   — Будинка первая управилась! — объявила она. — Где супруга?

   Все переглянулись и почти одновременно воскликнули:

   — Цветанка!

   «Вот уж точно ни за что не пойду курить, чтоб не пропустить первый крик моего ребёнка», — решила про себя Драгона. За отсутствующей супругой Будинки отправилась Серебрица. Спустя несколько мгновений радостная Цветанка шагнула из прохода — одна, без Серебрицы и Барнуты. Она сразу же протянула руки к свёртку, нежно прижала к груди.

   — Ты ж моя ласточка... Ты моя ягодка, — приговаривала она. И встрепенулась: — А Будинка? Как там моя жена?

   — Приходит в себя, — ответила кошка-врач. — Всё благополучно.

   Вернулись Серебрица и избавившийся от ненужного груза Барнута, и Цветанка показала мальчику новорождённую сестрицу.

   — Как ты думаешь, на кого она больше похожа — на меня или на матушку Будинку?

   Глянув в немного приплюснутое личико новорождённой крошки, Барнута задумчиво сказал:

   — На человечка из сырой глины, которого уронили лицом вниз.

   Все неловко засмеялись. Вскоре Цветанка с женой и новорождённой дочкой воссоединились в палате.

   Снова потянулось ожидание. Снова — детский крик, и Гледлид с Серебрицей опять посмотрели друг на друга.

   — Моя, — сказали они хором. И, ткнув друг в друга указательными пальцами, хором же добавили: — Бочонок!

   Врач вынесла второй свёрток, и навьи вытянули шеи, пожирая взглядом ребёнка. Оказалось, второй родила Ягодка, и торжествующая Серебрица кивнула Гледлид:

   — Бочонок! Не забудь.

   Та опустилась на лавку и опять обхватила голову руками, а Серебрица уже покачивала в объятиях своё с Ягодкой детище. Вдруг Гледлид подняла лицо и с прищуром проговорила, обращаясь к зеленоглазой соотечественнице:

   — Ставлю на кон бочонок лучшей хлебной воды, что раньше родит Берёзка. Если так и случится, платишь ты. А если Светлана её опередит, тогда я.

   — Договорились, — усмехнулась Серебрица.

   — У вас одно хмельное на уме! — раздражённо сказала Драгона.

   — Как будто ты в своей жизни ни разу ни капли в рот не брала, — заметила Серебрица.

   — При чём тут это?! Просто в такой миг думать о выпивке... нелепо! И неуместно! — сказала Драгона.

   — Каждый по-своему справляется с волнением, — мягко ответила зеленоглазая навья. И перевела полный нежности взгляд на дочку: — Правда, ягодка моя?

   — Так, всё, я — курить, — рассердилась Драгона.

   Ей срочно требовался ледяной зимний воздух и глоток терпкого тёплого дыма. За пять минут ничего не случится. Да и за десять тоже вряд ли.

   Но не успела Драгона выкурить и половину трубки, как в приоткрывшееся окно крикнули:

   — Госпожа Драгона, пожалуй встречать дочку!

   Пропустила-таки крик... Приспичило же ей с этим бакко! В один прыжок через проход навья очутилась у двери и протянула руки к третьему по счёту свёртку — своему родному.

   — Умей проигрывать, — с усмешкой сказала Серебрица, ободряюще похлопав Гледлид по плечу. — Не дуйся.

   — Да не дуюсь я! — вскочила рыжая навья. — Я просто не понимаю, почему она так долго! Может, что-то идёт не так?

   — Да всё там хорошо, — успокоительно молвила Серебрица. — Скоро уже и ты увидишь свою рыжую-бесстыжую.

   Гледлид провела по лицу ладонью.

   Её с Берёзкой рыженькая голубоглазая малютка появилась всё-таки через разрез: не всё прошло благополучно, но Рамут с целительным камнем была наготове, и они с Минушью спасли и мать, и ребёнка. Для отдыха и восстановления Берёзке следовало побыть пару часиков в обезболивании. У Гледлид тряслись руки. Одной она прижимала к себе крошку, а второй держала бесчувственные пальцы супруги, не сводя пристально-тревожного взгляда с её сонного лица. Минушь, стоя рядом, успокаивала:

   — Всё будет хорошо. Ей просто нужно отдохнуть.

   Когда Берёзка наконец вздохнула и ожила, Гледлид с влажными от облегчения глазами приникла к её губам поцелуем.

   — Лисёнок, ты что, выпила? — учуяла Берёзка.

   — Совсем чуточку, родная, — смутилась навья.

   — Она ещё и бочонок хлебной воды Серебрице проиграла, — усмехнулась Цветанка.

   Гледлид шикнула на неё, прижав палец к губам, но Берёзка желала знать:

   — Это с какой стати, скажи на милость?

   — Они поспорили, чья жена первая родит, — не щадя Гледлид, хмыкнула Цветанка.