Песня кукушки

Фальшивый город начал искажаться, будто его обитатели перестали притворяться, что занимаются своими делами, и безмолвно уставились на двух девочек. Дома утратили свой жизнерадостный солнечный вид и снова превратились в странную грибообразную кучу, которую Не-Трисс заметила вначале, тускло-серую, как сушеные кости. Не-Трисс охватила жуткая паника. Ее бок обожгло льдом. С коротким вскриком она обернулась, и к ее ногам, словно конфетти, упало несколько коричневых сухих листьев. Посмотрев вниз, она увидела дырку на боку платья. К своему ужасу, Не-Трисс осознала, что сквозь прореху не видит кожу — только мертвые листья, побеги папоротника и смятые клочки бумаги. Что-то в нее вцепилось, и ее начинка начала вываливаться.

Хлопнув по боку свободной рукой, она почувствовала такую же сильную боль с другой стороны. Обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть пару существ ростом с ребенка, нагнувшихся, чтобы получше рассмотреть ее внутренности, и щупавших листья своими длинными пальцами. Прикосновения их ногтей ощущались, словно ей по желудку скребли осколками стекла.

— Отстаньте! — беспомощно взвизгнула она, попятившись.

Но они приближались, утомившись наблюдать и расставлять ловушки. Она все еще не могла сфокусироваться на их лицах, но видела и чувствовала их глаза — жесткие, детские и разноцветные, словно мраморные камешки. Куда бы она ни поворачивалась, злобные пальцы все время хватали ее, тревожа раны. Одна ее рука была занята петухом, и она не могла защищаться как следует.

Кто-то с гоготом выдернул из ее бока длинную сухую лозу и потащил прочь. Боль была ужасной, но еще хуже оказались головокружительная слабость, которая пришла следом за болью, и ощущение, будто она теряет самое себя. «Они все чудовища. Меня разорвут на части чудовища. Но я тоже чудовище».

Когда в нее снова вцепились безжалостные пальцы, она оскалила зубы-шипы и зашипела как можно громче:

— Не трогайте меня! — Не-Трисс закричала так, что ее голос перекрыл шум окружающей толпы. — Я кусаюсь! — Она почувствовала, как сквозь подушечки пальцев пробиваются когти-шипы.

Нападавшие резко отступили, словно солома, которую уносит ветер. Холодные жесткие глаза вокруг нее утратили блеск и стали утомленными, оценивающими. На секунду она подумала, что обвела их вокруг пальца, но потом настойчивый шепот ножом разрезал толпу.

— Они знают, как войти!

— Они знают, кто мы!

— Они всем расскажут! Мы не должны выпускать их!

Толпа снова начала наступать. Не-Трисс поняла, что у нее остались считаные секунды. Она толкнула сонную Пен себе за спину, повернулась лицом к толпе и… сорвала ткань с головы петуха. Обнаружив, что его неожиданно явили миру, он дернулся, захлопал крыльями и прокукарекал. Его крик оглушил девочку, даже улицы содрогнулись от этого звука. Со всех сторон послышались жуткие вопли, странные существа, окружавшие Не-Трисс, сложились вдвое, прижав руки к ушам и вскрикивая от боли.

— Мы хотим видеть Сорокопута! — прокричала Не-Трисс, с трудом перекрывая шум.

Раздававшиеся вокруг вопли не были человеческими. Они напоминали звук, который она издала в момент самой ужасной боли, только усиленный во сто крат.

— Убирайтесь! — вопила толпа. — Убирайтесь, или мы разорвем вас на части! Сдерем с вас кожу живьем!

Не-Трисс осознала, что враждебная толпа раздается, давая ей дорогу к отступлению. Впереди она даже видела манящую арку моста, по которому они с Пен пришли в деревню. Позади нее дрожала Пен. Маленькие ручки вцепились в ее рукав. Но Не-Трисс прошла весь этот путь не для того, чтобы просто убежать. Она стиснула зубы.

— Мы хотим видеть Сорокопута! — снова крикнула она.

Грохот стал таким сильным, что у нее заболели уши. Толпа хлынула вперед, готовая поглотить девочек, и Не-Трисс начали щипать, царапать, дергать, тыкать в нее пальцами и кусать со всех сторон. Вокруг нее кружилась мозаика из едва различимых лиц. С острыми чертами и серовато-коричневатой кожей. Морщинистые лица с человеческими глазами. Бесцветные девушки с мокрыми волосами. Не-Трисс потребовалась вся ее воля до последней капли, чтобы не броситься наутек. И вся ее сила, чтобы удержать петуха за ноги. Но она справилась, а птица вытянула шею и начала кукарекать, кукарекать, кукарекать.

Перья петуха отливали бронзовым блеском. Он встряхнул ярким, словно пламя, хохолком, отбрасывая лучи света. И те, кого касались эти лучи, кричали и пятились, словно обжегшись об угли. Вокруг дрожали и тряслись здания, словно курятник, набитый перепуганными наседками. Солома и тростник отрывались от крыш и падали вверх, оставляя зияющие дыры. На улицах появлялись трещины, расходились камни, утекал гравий. Лужицы взлетали в воздух коричневым дождем. Тем существам, кто был меньше ростом, приходилось хвататься за свесы крыш, чтобы их не унесло вверх.

Не-Трисс почувствовала, как ее тело становится невесомым и пустым. Где-то над головой ее манила неведомая бездна. Она крепко зажмурилась.

— Мы хотим, — завопила девочка во всю силу своих легких, — поговорить с Сорокопутом!