Песня кукушки

— Но… но я не выходила на улицу прошлой ночью! — беспомощно воскликнула она. — Не на этот раз! Я этого не делала! Не делала! Это… это… нечестно!

В ее глазах помутнело и запекло, но слезы не полились. Моргать было трудно и больно. «Я не могла выйти на улицу прошлой ночью и не помнить этого. Или могла?» На сброшенной ночной рубашке не было пятен от травы, но, когда Трисс изучила пол, она обнаружила стебли соломы и маленькие крошки, похожие на засохшую грязь. Возможно, это ничего не значило. Возможно, она принесла их на туфлях накануне. Когда она попыталась открыть окно, оно не сразу поддалось, и осыпалась старая краска, давая понять, что его давно не трогали.

Она увидела, как в парке перед домом листья деревьев оседают под ударами дождя. На скользком темном тротуаре крошечными зеркальцами поблескивали капли, ударяясь о землю. «Всю ночь шел дождь. Просыпаясь, я все время слышала его стук. Так что, если бы я выходила, мои волосы и ночная рубашка промокли бы. И на полу была бы влажная грязь, а не сухая. Я не могла выходить».

Ее разум отталкивал картину того, как она выпрыгивает из окна, как сумасшедшая, и бежит сначала по одному саду, потом по другому, пожирая плоды и копаясь в мусорных корзинах, словно оголодавшая кошка. В голове нарисовалась другая картина: Пен прокрадывается в ее комнату с пригоршнями грязи и сухих листьев, чтобы разбросать их по полу и насыпать в волосы Трисс.

«Неужели она правда могла это сделать? Пен ненавидит меня. Она была бы счастлива, если бы я сейчас сбежала по лестнице, рыдая и жалуясь на сухие листья в волосах. Она хочет, чтобы я казалась сумасшедшей, ведь тогда меня запрут в больнице. Тогда все внимание достанется ей. Ради этого она сделает что угодно.

Но я не позволю ей избавиться от меня. Не позволю ей победить. Я пойду к этому доктору и сделаю, что он скажет, а потом покажу всем, что он меня вылечил. И не позволю ей увидеть, что мне страшно».

Трисс очень аккуратно расчесала волосы, вытерла грязь с пола и пошла вниз, напустив на себя как можно более спокойный вид. Ей предстоит битва.

Ближе к вечеру отец повез Трисс в город, и капли дождя стучали по брезентовой крыше автомобиля. Каждый раз, когда они останавливались на перекрестке, ожидая, когда полицейский в белых перчатках даст знак двигаться дальше, стайки мальчиков и девочек в поношенной одежде собирались у дороги и глазели на «санбим». Каждый раз Трисс сохраняла неподвижность, как будто она их не видела, и смотрела вдаль, в то время как дождь жемчужинами растекался по стеклу. Она припоминала, как некогда наслаждалась знанием, что другим детям любопытно, кто это едет в такой шикарной машине. Запотевшее стекло между ними было магическим окном в другой мир, словно киноэкран. Она могла оказаться принцессой или кинозвездой. Но сегодня она не чувствовала себя шикарной и не хотела быть особенной или загадочной. Она чувствовала себя маленькой и несчастной, и этим утром мир снаружи казался большим, тревожным и похожим на сон.

Дорога являла собой хаос. Мимо более крупных транспортных средств с грохотом проносились мотоциклы, чертя колесами короткие линии на влажной дороге. Покачивались телеги, и бока лошадей блестели, словно лакированные. По сверкающим рельсам стучали, вздрагивая, трамваи, и обмылки неулыбчивых лиц выглядывали из их окон.

Элчестер, расположившийся на восьми горбатых холмах, всегда был городом мостов. Улицы струились по склонам, спускались и снова поднимались. Самые нижние ныряли под старые арочные мосты из камня, вздымавшиеся, словно дрожжевое тесто. Ярусом выше выгибались крутые викторианские мосты, украшенные гербом города. А еще выше торжественно раскинулись Три Девы. С любой высокой точки города можно было видеть замысловатое переплетение улиц, широких и узких, время от времени исчезающих в темных пролетах. Сегодня все арки мостов скрывал занавес из падающих капель.

Кабинет доктора Меллоуза располагался на крутой улице в северной части города, где стояли высокие неприветливые дома из коричневого кирпича в одном из высоких неприветливых кирпичных домов с вытаращенными глазами окон. Отец Трисс аккуратно припарковался, выровняв большие колеса вдоль тротуара и убедившись, что машина не покатится под горку.

Прихожая и приемная по цвету напоминали розово-зеленые пилюли и пахли чистотой. Секретарша, на один глаз которой спадали кудряшки, узнала Трисс и широко улыбнулась ей накрашенными красной помадой губами.

— Да, доктор Меллоуз ожидает вас. Войдете прямо сейчас?

— Сначала я бы хотел переговорить с доктором Меллоузом, если можно, — быстро сказал отец Трисс.

Трисс оставили в приемном покое, она сидела, чувствуя себя больной. Через пять минут отец вышел, улыбнулся ей особенной улыбкой и погладил по волосам.

— Доктор Меллоуз готов принять тебя. Я подожду здесь.

Трисс проводили в кабинет доктора, он сидел за столом. Это был высокий седой мужчина едва за пятьдесят с успокаивающим рокочущим голосом, исходящим откуда-то из глубины его грудной клетки. Она так часто видела его за свою жизнь, что он был ей все равно что еще один дядюшка.