Песня кукушки

Триста облизнула губы, наблюдая, как он садится на велосипед и уезжает. Дверь никто не открыл. Дом пуст. Она выбралась из своего укрытия, юркая, словно подхваченный ветром лист, и просочилась по боковым улочкам в проход позади дома. Толкнув калитку, девочка прокралась в палисадник, чувствуя, как от страха пощипывает кожу. Повсюду, куда она бросала взгляд, были воспоминания Трисс, но они напоминали украденные туфли не по размеру и натирали ноги. Они ей не подходили. Триста не понимала, как она вообще могла думать, что они подойдут.

Задняя дверь в дом была заперта. Окна спальни манили. Еще до того, как прыгнуть, Триста почувствовала в коленях электрический импульс. Ее пальцы ухватились за подоконник, она легко подтянулась, поскреблась в окно, причем когти-шипы оставляли царапины и на стекле, и на раме. Кое-как она подняла оконную раму и проникла внутрь, раздвинув мягкие лавандовые занавески. Комната пахла пудрой, ароматическими смесями и кисловатым ароматом тонизирующего вина. Это была комната Селесты.

Триста вышла в коридор, потом открыла дверь в спальню Трисс. Ее сердце заныло, когда она увидела, как старательно прибрали и проветрили комнату, тщательно застелили постель, сложив пижаму Трисс на подушке. Все равно что эпизод из «Питера Пена», когда Дарлинги обнаруживают, что их комнаты ждут не дождутся возвращения хозяев. «Но здесь ждут не меня». И, охваченная голодом, Триста разгромила комнату.

Она распотрошила шкаф, вывалив содержимое ящиков на пол, потом начала копаться в рассыпавшейся одежде, торопливо раздирая ее. Фальшивые жемчуга Трисс хрустели, как сахар. Книжки были сброшены с полок, разорваны и проглочены, кожаные обложки упали на пол, словно шкурки от съеденных фруктов. Соломенная шляпа и блейзер от формы Святой Бриджит отдавали сладкой горечью, пьянили, и Триста чуть не подавилась. Когда она случайно опрокинула прикроватный столик, флакончики с лекарствами разбились. Теперь ковер под ногами Тристы был усыпан битым стеклом, разноцветными пилюлями и липкими пятнами сердечных средств и жира из печени трески.

Все это время куклы яростно и испуганно кричали, стуча фарфоровыми и деревянными кулачками по полкам. Она схватила тряпичную куклу, чувствуя, как та извивается и вырывается из ее руки, и услышала ее вопль, засовывая ее в рот. Две куклы-прищепки отправились следом, а за ними — фарфоровый Пьеро. Уши Тристы наполнились криками, пока она неистово пожирала кукол, не осознавая, что один из голосов — ее собственный. Она не чувствовала, что из ее глаз по щекам струится паутина. Ее мозг словно впал в безумие, и все звуки не имели значения.

Она едва заметила на фоне шума новый звук — далекий хлопок входной двери. И лишь шаги, поднимающиеся по лестнице, заставили ее очнуться. За одну секунду Триста протрезвела от страха. Она бросилась к двери, выскочив в коридор в тот самый момент, когда из-за угла показался Пирс Кресчент. Он остановился, уставившись на нее. Все краски и сила, казалось, вытекли из него. Триста никогда не видела его в таком плачевном отчаянии, с ввалившимися глазами.

— Трисс… — едва слышный шепот. Крошечный, жалкий огонек надежды вспыхнул в его глазах, и он сделал шаг вперед.

Испуганная Триста отпрянула, с шипением оскалив зубы-шипы. В ее мозгу запылал огонь. Все мысли воспламенились и превратились в пепел. Пирс резко остановился. Триста воспользовалась его секундным замешательством, чтобы вбежать в комнату Селесты. Она как раз вскочила на подоконник раскрытого окна, когда сзади раздался голос Пирса:

— Постой! Пожалуйста! Пожалуйста!

Триста бросила взгляд через плечо. Пирс стоял в дверях, протягивая руку, словно мог удержать ее на расстоянии. Она согнула колени, готовясь к прыжку в палисадник. Но что-то в его лице заставило ее задержаться.

— Я не причиню тебе вреда, — сказал он с самообладанием, явно стоившим ему усилия. — Пожалуйста, я хочу поговорить. Я хочу обсудить условия.

— Условия? — вырвалось у Тристы, и она не узнала собственный голос. — Вы пытались бросить меня в огонь!

«Если я сейчас спрыгну, он меня не догонит, я знаю…»

— Пусть спор будет со мной, а не с моими дочерьми. — Пирс испустил долгий вздох. — И его спор тоже. Передай своему хозяину, или своему отцу, или кем он тебе приходится, что я хочу заключить сделку. Я отдам себя в его руки и понесу любое наказание, какое он посчитает заслуженным. Все, о чем я прошу, — чтобы моих девочек вернули домой в целости и сохранности.

«Хозяин? Отец?» Триста не знала, что чувствовать. Любовь, преданность и боль Трисс. Гнев, ярость, страх Тристы.

— Вы не понимаете. — Ее горечь оттенялась печалью. На этот раз ее голос звучал более человеческим, но был старше, чем холмы. — Вы не понимаете ни Архитектора, ни меня, ни даже ваших собственных дочерей. Вы ничего не понимаете. Вы любящий отец, но вы слепы. Достаточно слепы, чтобы быть жестоким.