Песня любви

—Не имею ни малейшего представления, — твердо проговорила она с широко раскрытыми глазами, излучавшими невинность в такой мере, какую она смогла им придать.

—Неужели? — Золотистая бровь изогнулась дугой, и она поняла, что все последние дни этого ей не хватало. — Иди сюда, Джордж.

Глаза ее округлились.

—О, нет, — произнесла она, энергично качая головой.

—Я всего лишь хочу доказать, что ни чуточки не зол на тебя.

—Уверяю вас, мне достаточно вашего слова.

—Джордж...

—Нет!

—Тогда я к тебе подойду.

Она вскочила на ноги, весьма нелепо выставив вперед свой стакан, как если бы он мог послужить некоей защитой.

—Капитан, я протестую.

—Я тоже, — сказал он, обходя стол. Тем временем она двинулась в другую сторону, чтобы стол продолжал их разделять. — Ты не доверяешь мне, Джордж?

Времени для изыскания дипломатического ответа не было.

—Нет.

Его смешок избавил ее от необходимости продолжать.

—Смышленая девушка. Мне говорили, что я ужаснейший распутник, однако мне больше по душе как меня именует Ригэн — «знаток женщин». Это и поточнее, и звучит поприятнее, как ты полагаешь?

—Я полагаю, что вы пьяны.

—Моего брата такое слово обидело бы.

—Да чтоб он лопнул, этот ваш брат, и вы вместе с ним! — огрызнулась она. — Это нелепо, капитан.

Она прекратила хождение вокруг стола, только когда и он остановился. В руке она продолжала сжимать стакан, ухитрившись не расплескать ни капли. Теперь поставила стакан на стол. Взглянула ему в лицо. Он улыбался ей.

—Я полностью с тобой согласен. Джордж. В самом деле, ты же не собираешься заставить меня гоняться за собой вокруг этой мебели, а? Это занятие для гунявых старых дураков и служаночек.

—Это сравнение подходит, словно ботинок нужного размера к ноге, — мгновенно отреагировала она и тут же осеклась, осознавая допущенный промах.

Весь юмор будто сдуло с него.

—На сей раз я тебя заставлю сожрать этот чертов ботинок, — прорычал он, перепрыгивая через стол.

Джорджина была слишком ошеломлена, чтобы бежать, да и в те несколько секунд, которые ему потребовались, чтобы очутиться перед ней, она бы вряд ли далеко убежала. Тут же почувствовала, как эти большие, мускулистые руки обхватывают ее, прижимая к нему все сильнее и сильнее, пока не ощутила все его твердое тело, притиснутое к ней. Она должна была бы одеревенеть, разъяриться, по крайней мере, превратиться в этих тисках в лепешку. Вместо всего этого ее тело как бы влилось в его, уступая вопреки всему, словно оно только этого и ждало.

Рассудок ее запоздало подсказал, что следует противостоять с помощью какой-то едкости, однако было слишком поздно. Она пала жертвой медленного поцелуя, всепроникающего, сладостного и чувственного, окутавшего ее чудесными чарами, которые было немыслимо развеять. Он длился и длился, распаляя ее все сильнее, и она уже не могла определить, когда удовольствие переросло в жгучее желание.

Он нежно пощипывал ее губы своими, и вот тут ей стало очевидно, что она не хочет, чтобы ее отпустили. Ее руки, забравшиеся в его густую гриву, сказали ему об этом. Ее тело, еще теснее прижимавшееся к его, сказало ему об этом. В конечном счете, об этом сказала она сама, шепотом произнеся его имя — и была вознаграждена его бередящей душу улыбкой, которая заставляла ее млеть и таять.

—Как там наш маленький чопорный Джордж — уже отошел ко сну? — поинтересовался он охрипшим голосом.

—Он крепко спит.

—А я-то думал, что теряю хватку... в мои-то преклонные годы.

—Ай! — Она вздрогнула, как бы воздавая ему по заслугам.

—Прости, любовь моя, — сказал он, однако в его улыбке не было раскаяния.

—Ничего, все в порядке. Я привыкла к мужчинам, которые просто не могут удержаться, чтобы не понасмехаться хоть чуточку.

—И как это, тебе по вкусу?

—Что?

—Ботинок.

Этот человек был форменным дьяволом — оказался способным заставить ее рассмеяться, когда единственное, чего она желала — это слиться с ним.

—Не слишком. Но ты — да.

—Что «да»?

Ее язычок высунулся, чтобы жадно лизнуть его нижнюю губу.

— Приятен на вкус.

Джорджина едва не испустила дух, так сильно он притянул ее к себе.

—Слова, подобные этим, принесут тебе извинения и все, что ты еще пожелаешь.

— А если все, чего я желаю — это ты?

—Моя дорогая, это само собою разумеется, — уверил он ее, перенося к своей кровати.

Чувствуя себя невесомой в его крепких руках, Джорджина тем не менее цепко держалась за него. Ей просто нужно было тесно с ним соприкасаться, и она с неохотой отстранилась даже для того, чтобы дать ему возможность снять с нее одежду. Неужели она всерьез могла считать, что способна забыть, что и как этот мужчина заставлял ее чувствовать ранее? То же самое ощущала она и теперь. Она пыталась забыть это, прилагала немалые усилия. Помогала ей здесь его разгневанность. Но теперь он больше не сердился, а она извелась от попыток противостоять неведомой силе. О, Боже, эти чувства...