Песня любви

– В конце концов, эти твои кошмары прерывают мой сон. Так что они мучают не только тебя, но и меня, – объяснила она.

Он неловко поерзал на стуле. Его кошмары внушали ему ужас, но с недавних пор он больше всего боялся выглядеть в ее глазах трусом. Прошлой ночью он, кажется, даже во сне со злостью оттолкнул ее, но когда пришел в себя, Рика вроде бы крепко спала. Значит, она притворялась? С одной стороны, он жаждал поделиться с ней этим личным ужасом, но с другой стороны, он и так сейчас был калекой. Как может мужчина признаться в слабости и при этом оставаться сильным и мужественным?

– Пожалуйста, расскажи мне.

Он посмотрел в ее теплые зеленые глаза, и ему захотелось довериться ей.

– Ладно, расскажу. Хотя бы для того, чтобы ты перестала меня пилить. Ты хуже, чем протекающая крыша. – Он отодвинулся от шахматной доски и провел рукой по лицу. – Этот сон всегда одинаков. – Если он просто сухо изложит события своего сна, то, может быть, этот кошмар перестанет терзать его днем, нагоняя панику. – Я нахожусь под водой и не могу выбраться на поверхность.

– Почему? – Она сделала первый ход, двинув королевскую пешку вперед на две клетки.

– Иногда мне путь преграждают льдины, а иногда какая-то рука опускается в воду и удерживает меня, не давая всплыть. – Он повторил ее ход своей пешкой. – Воздух у меня кончается, и я начинаю тонуть. – Голос Бьорна прервался.

– Продолжай.

– Йормунганд, – прошептал он, не в силах встретиться с ней взглядом. – Я вижу Мирового Змея.

Рика прикрыла рот ладошкой.

– Поистине жуткий сон. Я понимаю, почему тебя от него трясет…

– А потом я просыпаюсь и чувствую себя полным дураком. – Он громко вздохнул, презирая себя.

– Неудивительно, что ты кричишь. Мировой Змей способен нагнать ужас даже днем, когда мы бодрствуем. – Она протянула руку через столик и коснулась его плеча, – Испытывать страх вовсе не глупость, Бьорн. Это вполне естественная человеческая реакция.

– Храбрые люди не знают страха.

– Чушь. Если бы ты не знал страха, то не стал бы храбрым, преодолев его. – Рика переставила своего епископа в новое положение. – Нет храбрости в том, чтобы оказаться лицом к лицу с тем, чего ты не боишься. Страх – необходимое условие для проявления истинной храбрости.

Бьорн был благодарен Рике за новый угол зрения на его проблему. Возможно, он действительно не был трусом и зря считал себя таковым. Слегка кивнув, он заметил:

– Может быть, ты права.

– Конечно. А теперь нам нужно разобраться, почему тебе снится, что ты тонешь и при этом видишь Змея. – Она говорила это, продолжая изучать позицию на доске с явным удовлетворением. – Теперь твой ход.

– Первое объяснить легко. – Он передвинул пешку на дюйм вперед. Мальчишкой я чуть не утонул. Мне было не то пять, не то шесть зим. Это одно из самых ранних моих воспоминаний.

– Это ужасно. – Она съела его пешку своим епископом. – Как же это произошло?

– Мы с Гуннаром плыли на маленьком суденышке. – Бьорн откинулся назад, стараясь припомнить подробности этого события. – Весь день мы лазали по скалам за яйцами чаек, а потом направились домой. Я помню, мы еще поспорили, кто набрал больше яиц. Гуннар всего на пять лет старше меня, но в моих детских глазах он выглядел почти взрослым. Поэтому я очень гордился тем, что быстрее лазал по скалам и сумел набрать больше яиц. В конце концов, мы – братья, а братья всегда соперничают. От резких слов мы перешли к крикам, потом… – Бьорн поморщился и от провала в воспоминаниях, и от потери пешки. – Я точно не помню, что произошло, но я оказался в воде и стал тонуть. Я не умел плавать.

– Это объясняет часть твоего сна, – кивнула Рика. – А что случилось потом?

– Гуннар вытащил меня, – быстро ответил Бьорн, – но я смутно это помню. А следующее четкое воспоминание – моя рука сжимает его руку, я перелезаю через борт лодки и валюсь без сил на ее дно. Мой брат спас мне жизнь. И даже будучи ребенком, я понимал, что отныне у него в долгу. Прямо там, в лодке, я принес ему клятву верности, а потом повторил ее в большом зале отца. У нас с Гуннаром есть свои разногласия, но я до сих пор его верный вассал. – Он ухмыльнулся глуповатой улыбкой. – Но плавать я не умею и по сей день.

– Тогда ты очень храбрый человек, Бьорн, – покачала головой Рика. – Если бы я не умела плавать, я бы ногой не ступила ни в какую лодку или корабль.

Он улыбнулся и съел ее епископа. Она не заметила опасности. Может быть, ключ к победе над ней был именно в отвлечении?

– Как странно, – заметила Рика почти шепотом.

– В том, что я съел твою фигуру, нет ничего странного, – сказал Бьорн, выпятив губу.

– Нет, я имею в виду то, как ты чуть не утонул, – нахмурилась Рика и замолчала, прикусив губу. – Меня кто-то также в свое время предал воде, хотя я ничего об этом не помню.

Бьорн вопросительно выгнул бровь.

– Я не по рождению дочь Магнуса, – доверительно промолвила она дрогнувшим голосом. – Магнус с Кетилом нашли меня новорожденную плывущей на льдине. Он любил называть меня кельтской принцессой, потому что я была уже синей, когда они меня выловили.

– Тот, кто бросил тебя, был дураком, – покачал головой Бьорн.