Песня любви

— В конце концов, эти твои кошмары прерывают мой сон. Так что они мучают не только тебя, но и меня, — объяснила она.

Он неловко поерзал на стуле. Его кошмары внушали ему ужас, но с недавних пор он больше всего боялся выглядеть в ее глазах трусом. Прошлой ночью он, кажется, даже во сне со злостью оттолкнул ее, но когда пришел в себя, Рика вроде бы крепко спала. Значит, она притворялась? С одной стороны, он жаждал поделиться с ней этим личным ужасом, но с другой стороны, он и так сейчас был калекой. Как может мужчина признаться в слабости и при этом оставаться сильным и мужественным?

— Пожалуйста, расскажи мне.

Он посмотрел в ее теплые зеленые глаза, и ему захотелось довериться ей.

— Ладно, расскажу. Хотя бы для того, чтобы ты перестала меня пилить. Ты хуже, чем протекающая крыша. — Он отодвинулся от шахматной доски и провел рукой по лицу. — Этот сон всегда одинаков. — Если он просто сухо изложит события своего сна, то, может быть, этот кошмар перестанет терзать его днем, нагоняя панику. — Я нахожусь под водой и не могу выбраться на поверхность.

— Почему? — Она сделала первый ход, двинув королевскую пешку вперед на две клетки.

— Иногда мне путь преграждают льдины, а иногда какая-то рука опускается в воду и удерживает меня, не давая всплыть. — Он повторил ее ход своей пешкой. — Воздух у меня кончается, и я начинаю тонуть. — Голос Бьорна прервался.

— Продолжай.

— Йормунганд, — прошептал он, не в силах встретиться с ней взглядом. — Я вижу Мирового Змея.

Рика прикрыла рот ладошкой.

— Поистине жуткий сон. Я понимаю, почему тебя от него трясет…

— А потом я просыпаюсь и чувствую себя полным дураком. — Он громко вздохнул, презирая себя.

— Неудивительно, что ты кричишь. Мировой Змей способен нагнать ужас даже днем, когда мы бодрствуем. — Она протянула руку через столик и коснулась его плеча, — Испытывать страх вовсе не глупость, Бьорн. Это вполне естественная человеческая реакция.

— Храбрые люди не знают страха.

— Чушь. Если бы ты не знал страха, то не стал бы храбрым, преодолев его. — Рика переставила своего епископа в новое положение. — Нет храбрости в том, чтобы оказаться лицом к лицу с тем, чего ты не боишься. Страх — необходимое условие для проявления истинной храбрости.

Бьорн был благодарен Рике за новый угол зрения на его проблему. Возможно, он действительно не был трусом и зря считал себя таковым. Слегка кивнув, он заметил:

— Может быть, ты права.

— Конечно. А теперь нам нужно разобраться, почему тебе снится, что ты тонешь и при этом видишь Змея. — Она говорила это, продолжая изучать позицию на доске с явным удовлетворением. — Теперь твой ход.

— Первое объяснить легко. — Он передвинул пешку на дюйм вперед. Мальчишкой я чуть не утонул. Мне было не то пять, не то шесть зим. Это одно из самых ранних моих воспоминаний.

— Это ужасно. — Она съела его пешку своим епископом. — Как же это произошло?

— Мы с Гуннаром плыли на маленьком суденышке. — Бьорн откинулся назад, стараясь припомнить подробности этого события. — Весь день мы лазали по скалам за яйцами чаек, а потом направились домой. Я помню, мы еще поспорили, кто набрал больше яиц. Гуннар всего на пять лет старше меня, но в моих детских глазах он выглядел почти взрослым. Поэтому я очень гордился тем, что быстрее лазал по скалам и сумел набрать больше яиц. В конце концов, мы — братья, а братья всегда соперничают. От резких слов мы перешли к крикам, потом… — Бьорн поморщился и от провала в воспоминаниях, и от потери пешки. — Я точно не помню, что произошло, но я оказался в воде и стал тонуть. Я не умел плавать.

— Это объясняет часть твоего сна, — кивнула Рика. — А что случилось потом?

— Гуннар вытащил меня, — быстро ответил Бьорн, — но я смутно это помню. А следующее четкое воспоминание — моя рука сжимает его руку, я перелезаю через борт лодки и валюсь без сил на ее дно. Мой брат спас мне жизнь. И даже будучи ребенком, я понимал, что отныне у него в долгу. Прямо там, в лодке, я принес ему клятву верности, а потом повторил ее в большом зале отца. У нас с Гуннаром есть свои разногласия, но я до сих пор его верный вассал. — Он ухмыльнулся глуповатой улыбкой. — Но плавать я не умею и по сей день.

— Тогда ты очень храбрый человек, Бьорн, — покачала головой Рика. — Если бы я не умела плавать, я бы ногой не ступила ни в какую лодку или корабль.

Он улыбнулся и съел ее епископа. Она не заметила опасности. Может быть, ключ к победе над ней был именно в отвлечении?

— Как странно, — заметила Рика почти шепотом.

— В том, что я съел твою фигуру, нет ничего странного, — сказал Бьорн, выпятив губу.

— Нет, я имею в виду то, как ты чуть не утонул, — нахмурилась Рика и замолчала, прикусив губу. — Меня кто-то также в свое время предал воде, хотя я ничего об этом не помню.

Бьорн вопросительно выгнул бровь.

— Я не по рождению дочь Магнуса, — доверительно промолвила она дрогнувшим голосом. — Магнус с Кетилом нашли меня новорожденную плывущей на льдине. Он любил называть меня кельтской принцессой, потому что я была уже синей, когда они меня выловили.

— Тот, кто бросил тебя, был дураком, — покачал головой Бьорн.