— Я… мне нужно поговорить с вами, — заикаясь, произнесла она.
Он кивнул. С огромным облегчением Дженни отметила, что в глазах его нет того сурового осуждения, которое она увидела прошлой ночью. Она торопливо заговорила, спотыкаясь почти на каждом слове:
— Я не могу… Я хочу… успеть на ночной поезд. Вы ведь понимаете, что я не могу больше оставаться… Мне надо уезжать. Я виновата, очень виновата в том, что случилось ночью. Лучше… мне лучше уехать. Я уже уложила вещи. Осталось заказать такси. — Она сглотнула и часто заморгала, стараясь держать себя в руках и достойно попрощаться. — Спасибо вам за доброту и гостеприимство. Передайте от меня всем привет и скажите им, что мне очень жаль, очень жаль, что…
— Дженни, я не думаю, что от вашего бегства будет польза.
Глубокая печаль, звучавшая в его голосе, вызвала у Дженни целый поток слез. Они падали с ресниц, и девушка кусала губы, чтобы сдержать рыдания, комом застрявшие в горле. Говорить не было возможности. Она покачала головой и отвернулась.
— Не торопитесь, дитя мое. До поезда еще есть время. В любом случае я сам хочу проводить вас. Давайте немного поговорим. Я думаю, нам есть о чем поговорить.
Она вытерла мокрые щеки и несколько раз глубоко вздохнула. Разум приказывал ей уехать, но сердце молило об отмене приговора.
На горестно опущенные плечи девушки легла его рука и сочувственно и успокаивающе сжала их.
— Вот, возьмите, — сунул он ей в руку носовой платок. — Вы не дали мне извиниться перед вами за мои слишком поспешные выводы вчерашней ночью, поэтому для начала я прошу у вас прощения, Дженни. Пойдемте, пройдемся по саду, и может быть, мы найдем выход из положения.
— Я очень люблю розы. Они особенно хороши в это время года. Анабелле нравятся вот эти кремовые с нежными розовыми ободками. А я остаюсь верен традиционным красным розам. Посмотрите, вот эта словно из темного бархата, красиво, правда?
Дженни кивнула, благодарная ему за то, что он дал ей время прийти в себя. Его сдержанный, неторопливый тон успокаивал ее.