Песня моряка

И тем не менее, когда она завернула за последний коттедж и притормозила у себя во дворе, все они уже ждали ее, словно спрыгнув со страниц только что прочитанной ею книги и опередив, пока она ехала. Вот старый вождь в настоящей парке и сапогах из карибу, а рядом с ним его покорные жены, с тревогой наблюдающие за малышней, жмущейся к их юбкам. Вот увечный герой — мальчик лет пятнадцати в инвалидной коляске в роговых очках, уткнувшийся в газету. Вот востроглазая бабка с огромным животом, выпирающим из-под расшнурованной парки. И более того, вот Шула с расчесанными на прямой пробор волосами, в кожаной юбке и блузке, сидящая перед коттеджем номер 5 на узеньком подоконнике. Шула, еще более прекрасная, чем можно было бы себе вообразить — с открытым широким лицом, темно-розовым румянцем на скулах и миндалевидными монгольскими глазами. «Племя инупик или юпик», — подумала Алиса. Истинная уроженка своего народа и откуда-то очень издалека.

Алиса затормозила и вылезла из машины с щенком под мышкой. Марли, прихрамывая, последовал за ней. Толпа незнакомцев безмолвно наблюдала за тем, как она пересекает двор. Никто не шевельнулся, и лишь ее сын Ник, выйдя из прачечной, двинулся к ней навстречу.

— Мама, я уже весь город обзвонил. Мы уже собирались выставить окна.

— Извини, — откликнулась Алиса. — Мне надо было заскочить к Соллесу — проведать этого старого остолопа. Прошу прощения у всех. Надо было располагаться без меня.

Ей никто не ответил. На лицах не было написано ни нетерпения, ни раздражения. Более того, казалось, они вообще не поняли Алису.

— Из них не все говорят по-английски, — прошептал Ник. — Вон та старуха точно не говорит.

— О Господи! Неужели такое бывает? Но как же они будут произносить текст роли? — Алиса тоже перешла на шепот.

Они будут шевелить губами, а звук мы наложим позднее.

— Немыслимо. Я и представить себе не могла, что такое бывает.

— Мы выловили всю компанию, от калеки и бабки до светящейся красотки — классная, да? — в одном месте, в Баффинсе. Это одна семья. Ну согласись, мам, что в десятку.

— Да, похоже на то, — согласилась Алиса, — не хватает только морского льва. Но его, боюсь, вам и в Баффинсе не найти. Где вы собираетесь…

Она умолкла. Ник выделывал пируэты, потрясая своей длинной серебряной гривой и набросив на голову пиджак как капюшон.

— Та-да-да-да…

— Боже мой, — только и смогла ответить Алиса.

10.

О шиповник, куст терновый
Разодрал мне в клочья душу,
Дай лишь выбраться наружу,
Не войду в тебя я снова…

Майкл Кармоди с самого рождения был кругленьким толстячком, этаким буйком, особенно если учесть размеры бедной устрицы, произведшей его на свет, которая даже в разгар беременности весила меньше сорока килограммов.

Зато отец, посеявший свое семя в этом крохотном моллюске женского пола, был огромен. Он был олимпийским чемпионом по гребле в одноместной байдарке, и звали его Пул Кармоди. Прежде чем отойти на отдых еще в полном расцвете сил и обосноваться в родовом гнезде Кармоди на островах Силли, он принес Великобритании три золотых медали. Поговаривали даже, что этот расцвет был отчасти чрезмерным и что на самом деле он был вынужден уйти из спорта, так как опасался, что не сможет пройти тест на анаболические стероиды. И хотя можно было возлагать надежды на уже существовавшие тогда блокаторы теста, вид у него был настолько зверским, что это не делало чести короне.

Однако робкой провинциалке с усеянного устрицами Корнуэльского побережья он представлялся величественным грандом. Она была потрясена и с готовностью раскрыла свои створки.

Но стероидное семя, посеянное им в ее складчатую тьму, привело к гораздо большим горестям, чем обычно. Она носила в себе плод почти год, а потом, когда он стал весить четыре двести, его пришлось вырезать из нее скальпелем. Роды длились двое суток и опустошили ее полностью. В ней не осталось ничего — ни капли молока для младенца, ни материнской любви. Ни-че-го.

Как только швы зажили, семейство вернулось на Крутую скалу, но что-то было безвозвратно утеряно. Золотой медалист еще больше преисполнился собственной значимости, а робкая молодая мать стала опустошенной. После родов она так и осталась пустой раковиной. Майкл, как вырезанная жемчужина, обескровил и лишил жизни тот мир, в котором зародился. Чтобы помочь юной матери, обе бабушки поселились в коттедже по соседству, сообщив домохозяйке, что пробудут недолго, пока не восстановятся силы бедной девочки. Но силы не восстанавливались. Все лето она с пустым взором пролежала у окна под холодным корнуэльским солнцем, и легкий ветерок играл на ее полуоткрытых губах, как на флейте. А когда наступили первые осенние холода, она покинула свою уже опустевшую оболочку.

К счастью, бабушка с материнской стороны оказалась сильной женщиной, а прабабушка еще сильнее. Пока олимпийский чемпион прочесывал побережье в поисках других двустворчатых, обе старухи вселились в дом Кармоди, чтобы ухаживать за осиротевшим младенцем.