Песня о теплом ветре

«Германия больше не воюет во имя победы, она воюет во имя глупого командования, она больше не идет к победе, она идет к поражению, к тотальному поражению».

Крейх был расстрелян гестаповцами. Другие генералы Гитлеру верят, на что-то надеются. А надежд у них быть уже не может. Фашистский райх катится к катастрофе.

После политинформации читает стихи из фронтовой газеты наш комсорг — радист Кучер.

За рядом — сверкающий ряд.
Российское грозное войско
Встает на предгорьях Карпат.

Под веселый смех выступает сержант Богомазов. Кто-то кричит ему:

— Смотри, только не повторяться!

Богомазов заключил с Валиковым пари: если он споет одну частушку во второй раз, то отдает Валикову недельную норму табака.

Эх, онежским бережком
Шли мы с миленьким дружком.
«Я люблю тебя, хорошая», —
Шептал мне на ушко.

В середину круга выходит Любка, она сегодня целый день на нашей батарее. Первым номером Любка поет, конечно, «Теплый ветер».

С этой песней мы шли по Украине. Это песня нашей юности. Любкиной, моей, Кучера, Бородинского, Тучкова, Валикова. И еще многих-многих. Больше половины дивизиона — комсомольцы. Одним восемнадцать, другим двадцать. И так сложилась судьба их, что в жизнь, во взрослую жизнь они вступают с автоматом на груди, с гранатой у пояса и с песней о теплом ветре.

Объявляется следующее выступление.

— Сержант Татушин. Письмо домой…

Это уже не стихи, не песни. Татушин читает письмо, которое он написал родителям.

Он рассказывает о себе, своем фронтовом житье-бытье, о том, что он встретил и увидел в последнее время на дорогах войны. Пишет о товарищах из огневого взвода, их отваге, их мужестве, их крепкой солдатской дружбе.

Те бойцы, чьи фамилии названы в письме, с достоинством приосаниваются. Батарейцы весело подмигивают им: «Поздравляем, мол, с такой похвалой, но не зазнавайтесь».

Последние слова письма: «…во мне сейчас столько зла и ненависти, что фашистов хочу громить еще сильнее, чем раньше. Там, где идет наша «девятка», гитлеровцам — смерть! И не укроются они, и не спрячутся, и не убегут. Мы их — гвардейским огнем, вашей уральской сталью!»

Родители Татушина получат это письмо, прочтут его много раз своим родным и знакомым, а потом передадут в редакцию областной газеты. Оно будет напечатано. И на него из далекого тыла с Урала придет горячий отклик ровесников: с «девяткой» захотят дружить комсомольцы машиностроительного завода. Завяжется переписка, а к Новому году рабочие-комсомольцы пришлют личному составу «девятки» свои подарки — кисеты, махорку и другие мелочи, столь необходимые в походном быту. Порой у солдата и иголки нет…

Походный концерт, как бывает нередко, прерывается на середине. Звучит команда: «Заводи моторы!»

Орудия выстраиваются в колонну, и вскоре мы опять движемся по шоссе.

Впереди — город Долина.

Пока еще никто не знает, что именно здесь немцы захотят отыграться за свои последние поражения.

Город Долина уже наш. Красин посылает меня вместе с разведчиком Валиковым и радистом Кучером на дальнюю окраину, туда, где наши части глубоко вклинились в немецкую оборону.

Располагаемся в деревянном одноэтажном деревенском домике, за ним — кукурузное поле. По полю в ложбине проходит передовая.

Рассмотреть что-либо с чердака невысокого домика трудно. Поле покатое, кукуруза в рост человека. Впереди тихо. Ни одного винтовочного выстрела. Словно вымерло все.

Может быть, немцы ушли, оставив слабый заслон?

Через каждые пятнадцать минут мы связываемся по радио с дивизионом, с Красиным, спрашиваем: «Что нам делать?»

Красин говорит: «Ждите, указания будут».

Мне запомнился этот день — 30 июля.

Указаний не поступает, и постепенно обозначается что-то непонятно-зловещее.

Справа от нас и чуть сзади — за гребнем холма — возникает бой, идет сильная перестрелка. Потом мы слышим шум боя уже за нашими спинами…

Немцы в лоб в контратаку не пошли, они пошли с фланга — там, где линия фронта делает уступ, — и постепенно отрезают передовые части от тыла.

Снимается с позиций и быстро уезжает артиллерийский истребительно-противотанковый полк. Вслед за ним «виллисы» берут на крюк мелкие пушки — «сорокопятки».

Докладываю Красину обстановку. Он отвечает, что приказа об отходе нет, просит связаться через десять минут.

— Мне это дело не нравится, — озабоченно говорит Валиков. — Что-то подозрительно мертво все. Пойду-ка посмотрю.

Кучер снова вызывает по радио Красина. Красин спешно приказывает, даже не требуя повторить свои слова:

— Немедленно снимайтесь, уходите оттуда!

Запыхавшись, возвращается Валиков, кричит шепотом:

— Немцы подходят к нашему дому!

Кучер сворачивает рацию, спрашивает меня:

— А антенну снимать?

— Плюнь на антенну! — говорит Валиков, хватая аккумуляторы. — Голова твоя — два уха! Тебя сейчас вешать будут на этой антенне!