Песня слов

Полуженщина и полумужчина,
Полуребенок и полубог,
Ты пройдешь над землею в овчине
Как неведомый незнаемый Бог.

Над Тобою будут смеяться

И в Тебя будут плевать,
Но начнут звезды шататься
И из гнезд выпадать.

И однажды, в ночь глухую,

Под лепеты, трепеты звезд,
Все люди по Тебе затоскуют
И скажут пришел Христос.

Но они ошибутся, конечно,

Ты не великий и светлый бог,
И мы снова в тоске бесконечной
Будем валяться у чьих-то ног.

Приложение 2. Литературно-биографические материалы

К. Вагинов. Автобиография

К. ВАГИНОВ. Автобиография. – Материалы. С. 63–64.

Родился в Петербурге в 1899 г. Девяти лет поступил в гимназию Гуревича, которую и кончил в начале Буржуазной Революции. После окончания поступил в Университет, откуда и был взят в Красную Армию, в которой пробыл до 1922 г. Начал писать в 1916 г. под влиянием «Цветов зла» Бодлера. В детстве любил читать Овидия, Эдгара По и Гиббона. Печатаюсь <с> 1921 г. Состоял во всех петербургских поэтических объединениях: Цех поэтов, Островитяне, Зв<учащая> Раковина и пр.

Вагинов К.

<1923>

Г. А<дамович>. Памяти К. Вагинова

Г. А<ДАМОВИЧ>. Памяти К. Вагинова. – Последние новости. 1934. № 4830. С. 3.

Петербург, 1920 или 1921 год. Поэтическая студия Гумилева: слушатели в шубах и валенках; стаканы жидкого остывшего чая с сахарином; разговоры о ритме поэм Леконт де Лиля или о португальской лирике XIV века… Вагинов сидел сгорбившись, что-то записывал, иногда что-то бормотал себе под нос и оживлялся только тогда, когда начиналось чтение стихов. Был он маленький, нескладный, щуплый, с зеленоватым цветом лица, почти сливавшимся с цветом гимнастерки, и большими, добрыми, влажными глазами.

Всегда со всеми соглашался, всегда улыбался, – чуть-чуть растерянно и застенчиво.

Стихи читали подряд – как сидели. Гумилев благодушно одобрял, вежливо и высокомерно порицал, если замечал какие-либо отступления от внушаемых им принципов. Стихи Вагинова вызывали в нем сдержанное, бессильное раздражение. Они поистине были «ни на что не похожи»; никакой логики, никакого смысла; образы самые нелепые; синтаксис самый фантастический… Иногда хотелось рассмеяться, махнуть рукой. Но за чепухой вагиновского текста жила и звенела какая-то мелодия, о которой можно было повторить, что

Ей без волненья
Внимать невозможно.

Гумилев это чувствовал. Он понимал, что у других его учеников, только что продекламировавших стихи гладкие и безупречные, нет именно того, что есть у Вагинова. Его сердило, что он не может убедить Вагинова писать иначе… А тот улыбался, соглашался, смущался, – и на следующий день приносил новое стихотворение, еще «безумнее» прежних, но и еще музыкальнее.

За эту музыку – за грустную и нежную мелодию его стихов – Вагинова все любили. Он не стал, конечно, большим поэтом. Но в его сборниках – больше обещаний, нежели во многих книгах известных мастеров.

В советской литературе он был одинок. Две повести, выпущенные им в последние годы, вызвали ожесточенную брань со стороны критики. По-своему, критика была, пожалуй, права. Но на Вагинова ее поучения производили столь же слабое впечатление, как и упреки Гумилева.

Несколько друзей написали о нем сочувственные строки только теперь, когда его уже нет. Поступок смелый и благородный, по теперешним временам: не всякий рискнет навлечь на себя гнев «власть имущих» ради мертвеца.

Вагинов долго болел, но до последних дней не переставал писать стихи, такие же непонятно-певучие, как и те, что писал еще мальчиком.

<И. М. Наппельбаум. Предисловие к сборнику «Звучащая Раковина»>

<И. НАППЕЛЬБАУМ. Предисловие к сборнику «Звучащая Раковина» (Пб., 1922. С. 7)>

Памяти нашего друга и учителя Н. С. Гумилева

Понемногу у тех случайных слушателей, которые пришли в Дом Искусств осенью 1920 года заниматься у Н. С. Гумилева, появилась потребность более близкого и замкнутого общения друг с другом – таким образом зародилась Звучащая Раковина.

Естественно, что у кружка нет никакой поэтической платформы, нет общего credo.

То, что объединяет нас, гораздо интимнее. Это большая и строгая любовь к поэзии и самый живой интерес к проявлению ее у каждого.

Звучащая Раковина очень легко и радостно объединяет и символистов, и акмеистов, и романтиков.

Вот этой-то широкой беспартийностью своих взглядов Звучащая Раковина может быть более всего обязана своему почетному синдику Гумилеву.