Песня смерти и крови (СИ)

Она могла вызвать Коннора, у которого всегда было свое мнение. Могла указать на кого угодно, однако Хизер предпочитала, чтобы её ученики затевали дискуссию самостоятельно.

Тишина.

— Ну же, Мэгги, — мягко произнесла Хизер, — если ты так считаешь, значит, у тебя есть причина.

Мэгги снова пожала плечами.

— Мне просто кажется, что чем больше и пафоснее о любви говоришь, тем меньше ты её чувствуешь.

Хизер улыбнулась.

— Это интересная мысль. Кто-нибудь ещё?

Джемма кинула взгляд на Коннора, и в который раз уже Хизер ощутила, будто между ними искрит напряжение. Подростковая драма, как она есть, и у Хизер оказались билеты в первом ряду.

Снова тихо.

— Коннор? — Хизер ненавидела вызывать кого-то. Просто ненавидела. Но тишина в классе, впервые с начала учебного года, её угнетала.

— Мне нечего сказать, мисс Ньюман.

Это было неожиданно. Хизер моргнула: ей послышалось? Коннору Дугласу нечего сказать по теме урока?

— Почему?

На его лице промелькнуло раздражение, а глаза потемнели.

— Потому что дерьмо всё это, на самом деле, — заявил он, поднимаясь и запихивая распечатку и конспект в рюкзак. — Люди на пороге смерти не могут объяснить, любили хоть раз в жизни по-настоящему или нет, а сонеты, что, могут нам помочь в этом? — его губы на мгновение скривились. — Ну нахрен. Можете поставить мне отработку, мисс Ньюман, если хотите. Я и директору готов сказать, что в семнадцать лет рассуждать о настоящей любви — это как воды вместо бензина в гребаный бензобак налить.

— Коннор!

Джей Маклин хохотнул.

— Дай пять, бро!

Хизер ощутила, как контроль ситуации уплывает от неё. И зачем она только его спросила?

— Коннор, сядь на место, — потребовала она строго. — Иначе за невыполнение домашнего задания ты получишь D.

Коннор обжег её взглядом.

— Я его выполнил, — и, выудив из рюкзака распечатанный лист, он хлопнул его прямо на стол.

Две строки, завершающие сонет, были подчеркнуты желтым маркером.

В своем несчастье одному я рад,

Что ты — мой грех и ты — мой вечный ад.

Из ступора Хизер вывел звук закрывшейся двери.

Уже очень давно она не чувствовала себя такой идиоткой.

========== Глава пятая ==========

Бой барабанов в его голове становился невыносимым.

Он звучал откуда-то изнутри, из подавленных воспоминаний о жизни, которой у него не было. Он катался по земле, собирая сосновые иглы на свою грязную и пропахшую лесом одежду — зачем ему вообще одежда? — но утихомирить мучивший его шум так и не получилось. К барабанному бою присоединились напевы, монотонные, смутно знакомые.

Эти напевы пробудили его суть. Вытащили из тьмы, в которой он пребывал в ожидании.

Просто отыскать свою цель. Найти её и сожрать, поглотить. Возвратиться обратно в темноту, где ему и предстоит ждать снова и снова. Таков смысл его жизни. Но ему хотелось жрать и бродить по земле, и снова жрать.

Он набирался сил и ел, ел, ел — животных уже не хватало, поэтому он подбирался к окраинам городков, вылавливал бездомных и пьяниц, пожирал их и оставлял останки в лесу. Их крики доставляли ему наслаждение, но не могли насытить его дух полностью. Ему было нужно однажды добраться до цели, напитаться её страхом и её плотью. Только так его смогут отпустить.

Барабаны всё били, били и били. Призывали его убивать и насыщаться.

Наконец, монотонные напевы и следы жертвы привели его на север, к маленькому городку, затерянному среди леса, чуть в стороне от основных дорог. Он почуял её, свою жертву, — запахом пропитались улицы, стоило только потянуть носом. Он выбирался на разведку по ночам, когда город затихал и засыпал, и дорогу до дома своей жертвы вскорости знал наизусть. Но хватать её не спешил.

Она должна была пропитаться страхом. Как истинный хищник, он кружил вокруг, и первый ужин быстро нашелся.

Мясо не было сочным и нежным, оно было старым и мерзким на вкус, но ему сошло и такое. Он всё ещё был голоден. И он начал свой танец смерти.

*

Сандерса все звали просто Сандерсом, хотя у него было имя, и вся его история для Баддингтауна была олицетворением закономерного спуска по социальной лестнице к самому её подножью. Его сознательная жизнь прошла в трейлере, в котором жили его родители, и спился он так же, как и они — медленно и неотвратимо. Впрочем, всю свою жизнь он ни к чему не стремился, и его это вполне устраивало.

Даже если у него отвалится печень, то ну её к Дьяволу.

После попыток выклянчить у нескольких запозднившихся посетителей бара пару баксов на стакан самого хренового пива, Сандерс под внимательным взглядом бармена всё же вывалился на улицу помочиться. Он не был тем, кто устраивал драки, но всегда становился причиной мордобоя. Морду в основном били ему. Сегодня вот повезло, пока что.

Сандерс побрел от бара куда подальше. Мочевой пузырь разрывался, но Сандерс понимал, что если сейчас мимо проедет помощник шерифа, дежуривший ночью, то его загребут в участок за хулиганство. Ссать на стены домов в Баддингтауне было строжайше запрещено. Сандерс плюнул сквозь оставшиеся зубы: подумаешь, какие цацы! Впрочем, ладно. Не сахарный, пройдет пару метров, не развалится.