Читаем Песня цветов аконита полностью

С поверхности озера крылатая тень слетела — пар, обернувшийся птицей. Сжав зубы, девчонка шагала вперед, а спутники молчали, словно время для них застыло. Только парнишка разноглазый шел рядом. Одновременно к воде склонились.

Рябь прошла по озерцу, едва уловимая — призрачная птица на воду опустилась. Не то цапля небывалая, не то лебедь, о которых Аюрин только сказки слыхала. И смотрела птица, шею склонив, и опаловый глаз таил в глубине предостережение. А потом показалось — заговорила, не размыкая клюва:

— Значит, не хочешь больше лук в руках держать? А если и впрямь явился бы такой человек, что всех недовольных вокруг себя собрать ухитрился?

— Да что ты понимаешь, птица! — сказала Аюрин. — Сама-то, небось, бессмертная! Коли волшебная, сделай так, чтобы не было зла.

— А сама таким человеком стать не хотела бы?

— Нет!

— Что, и ты не желаешь? — обратилась птица к парнишке.

— И я…

— А чего хочешь? — вновь обратилась к Аюрин.

— То, что отняли у меня!

— Ну, возьми, Умэ-Перышко, — и полупрозрачное перо упало к ней в руки. — Только пока оно не настоящее. Сумеешь удержать — настоящим станет. А ты… — обернулась к парнишке, — и сам разберешься.

И без того не знающие, чего ожидать, люди перепугались изрядно, когда двое подростков кинулись к озерцу, да с такой скоростью, что в считанный миг возле воды оказались. А потом оба упали — головой в воду. Старшие кинулись было на выручку — двое, мокрые, вскинули головы и замахали руками:

— Подходите, это просто вода! Холодная, настоящая!

Просто вода — ледяная, чистая, прямо сладкая. И ни следа того, что недавно пугающим и непонятным казалось. Мало ли что почудится с больной головы?

* * *

Столица


Это письмо принесла Амарэ. Бумага оттенка «лист ивы». Знаки яны, перетекающие друг в друга подобно волне.

«Светлая госпожа Аину, позвольте мне говорить с вами». И подпись — имя. Без приставки — звания, данной отцом. Больше нет никого с таким именем здесь, наверху — а из низших ни у кого нет такого почерка и не достать им такую бумагу. Что это — вызов? Или, напротив, страх?

«Он понял — я не стану терпеть. Чего хочет теперь?»

Она хотела ответить молчанием. Но все же велела передать, что подойдет к тому же месту вечером. На этот раз Амарэ пошла с ней. Девушка понимала, что происходит, и ее спокойная доброжелательность бальзамом казалась.

— Неужто вам есть что делить? — спросила она. Хали вздрогнула, но не оглянулась.


В темно-зеленой тэй и остальной одежде в тон он казался духом сумеречного сада. Амарэ осталась дожидаться на скамейке неподалеку, как раньше Кайсин.

В этот раз Хали даже ответила на его приветствие, хоть и весьма сухо.

— Кажется, у тебя есть что сказать? Думаешь, после истории с твоим появлением на совете…

— Если вы решите уничтожить меня, мне не на что надеяться. — Так высоко меня ставишь? С чего бы? — усмехнулась она.

— Вы — единственная, кому Солнечный позволит стать между собой и своими желаниями.

Это было неожиданно. Хали спросила:

— Тогда почему бы тебе не послушать меня?

— Не могу.

— Когда вещь стоит не на своем месте, ее переставляют или убирают совсем. Мне безразлична судьба северян, но ты вмешался не в свое дело. Я предупреждала тебя.

— И что же?

Он выглядел очень грустным.

— Нравится наверху? Не хочется падать?

— Падать всегда больно. Но вы ошибаетесь — я просил о встрече ради разговора совсем о другом.

Небо розовело, облака же становились фиолетовыми, большими. Казалось, они разрастутся и станут единым пологом — ночным небом.

— Говори.

— Вы не любите отца. Но хотите той любви, какая бывает в хорошей семье. И раз это недостижимо, появилось желание причинить ему боль. Ведь ясно, как это сделать.

— Вот как ты говоришь… Кем ты считаешь себя?

— Не обо мне речь. О вас двоих. Вы знаете, что ни одно мое слово, пришедшееся некстати, не будет услышано им.

— Пожалуй, что будет, — удивленно и медленно проговорила Хали.

— Я — не больше, чем зеркало, с которым советуется человек. Может быть, этим зеркалом дорожат сильнее, чем остальными. Но пока я могу принести радость. А вы можете ее дать — тому, кто небезразличен вам? Позвольте вашему отцу решить самому. Вам ли не знать, как тяжело без любви?

Ее щеки предательски заалели. Неужто рожденная в Золотом Доме не в силах совладать с собственным лицом?!

— Чего ты хочешь добиться?

— Ничего, госпожа моя. Я хотел бы пожелать вам счастья, но знаю, что мое пожелание ничего не изменит.

— Так что же — предлагаешь мне принять все, как есть? — в голосе наконец-то появилась уверенность. И даже насмешка. — Скажешь, ты же сумел принять то, что было не по душе?

— Если вы думаете о том, что смириться с роскошью и властью легко, то вы правы. Но я не замечаю роскоши и у меня нет власти. А вчера я сказал слова, обрекающие на смерть многих. Вот с этим мне примириться сложно. Так что поступайте как знаете, госпожа. Не мне учить жизни. Я всего лишь хочу, чтобы не было больно ни вам, ни ему.

Подумал и добавил много тише:

— Он одинок. И доверяет мне.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже