Песня цветов аконита

А разговоры тянулись неспешно, и, если вдруг спросят, нужно было отвечать незамедлительно, при этом настолько разумно и взвешенно, что и четверти часа не хватило бы на тщательное составление фразы.

— Что ты о нем думаешь? — внезапно спросил старший брат. Внутри у Йири все сжалось — хоть пора бы привыкнуть. Что о нем говорят, что о картине или чистокровном коне.

— Думаю, что его подарили тебе Бестелесные, — улыбка в глазах. — Вам обоим преподнесли дар.

Вечером больше молчал, отвечал односложно. Повелитель силой развернул его к себе, заставил глядеть в глаза.

— Что еще? — Благодарю за оказанную честь, мой господин, — в голосе больше обиды, чем благодарности.

— И дальше?

— Я высоко ценю то, что мне позволили быть при вашей беседе и даже участвовать в ней.

Повелитель встряхнул его за плечо и оттолкнул.

— Ребенок!

— Тяжело слышать обсуждение меня же при мне, господин! — с горечью вырвалось.

— Не много ли чести — подстраиваться под твои желания! Но ты понравился брату — это хорошо. Если меня настигнет внезапная смерть — он позаботится.

— Незачем! Пусть меня лучше отпустят!

— С какой надеждой ты это говоришь! Кажется, я подарил тебе новую мечту?

Йири опустился на одно колено, голову низко склонил, и прядь волос закачалась над полом:

— Простите… Если угодно, я не заговорю о свободе, даже если с неба спустится Иями и предложит это сама.

Услышал смех.

— Твои извинения могут свести с ума кого угодно! Только не вздумай просить прощения еще и за эту фразу — а то мне придется оставить тебя без головы за дерзость!

Потом в голосе появилось тепло:

— Свобода хороша, если есть что-то еще. Вот это «еще» у тебя и будет, надеюсь. Впрочем, я пока не собираюсь оставлять эту землю, и, полагаю, ты не слишком расстроен сим обстоятельством.

— Нет, — прошептал, почти не разжимая губ. — Я говорил только о том, что, если такое случится, мне нечего делать здесь.

Повелитель сегодня был в добром расположении духа. После небольшого раздумья сказал:

— Не пойму, чего тебе не хватает. По сравнению со многими, стоящими высоко, ты — вольная пташка. И еще. Ты художник — в своих картинах можешь воплощать какую угодно жизнь. Раз уж тебе не указ ни каноны, ни стили. Это — твои владения, если желаешь. Картины — единственное, где я не стану наказывать тебя за нарушение правил. Пожалуй, если хорошо выйдет, буду еще и гордиться тобой.

— Как дрессированным зверем, умеющим выделывать разные штуки?

— Разумеется. Ты хотел большего?

— Но ведь искусство — живет само по себе и дает радость людям! Оно не предназначено лишь для развлечения высших, будь это хоть сам правитель страны!

— Искусство — разумеется, нет. Но мы говорим о тебе. А теперь расскажи одну из своих историй — полагаю, тебе рассказывают их духи и феи, чувствуя в тебе родную кровь.

Йири пристроился в уголке, в темноте, так, что лишь редкие блики светильника падали на волосы и лицо, и заговорил.

…В горах Эйсен есть озеро, к которому приходят напиться белые кассы…

* * *

В малом зале совета было светло — лампы, укрепленные на высоких подставках в виде цветочных стеблей, выявляли черты каждого лица, кроме лица повелителя. Но за стенами давно воцарились сумерки, и кусочек их прокрался и в эту светлую комнату, пристроился перед высоким сиденьем из темно-красного бархата. Тот, чье лицо на советах всегда было в тени, мог спокойно читать в лицах подданных.

Брата Благословенного не было здесь — днем раньше он покинул Столицу, и проводы были пышными, с ноткой горечи, незаметной почти никому. Кто знает, доведется ли братьям встретиться снова — и расстояния немалые, и возраст, хоть и не преклонные годы, но и не молодость.

Лишь избранные, обладающие наибольшим влиянием, допускаются в малый зал, и нет с ними, особо доверенными советниками, секретарей или помощников. И только двоим из чиновничьего сословия открыт сюда доступ. Уэта — старший над всеми секретарями — и Йири.

Перед Йири лежали листы плотной бумаги, но они были пусты. Сегодня он не слушал, о чем идет разговор. Когда провожали гостей, танцевала девчушка, напомнившая Ялен. Вспомнил о ней — и пошел разматываться клубочек. Гонец, принесший вести о смерти родных. Прошлое, давно присыпанное пеплом, давало ростки.

На Йири был белый хаэн, атласный, украшенный тонкими парчовыми вставками. В свете ламп полоски парчи казались золотыми. Да и белый атлас переливался золотистыми бликами — свеча, горящая во время встречи любящих и для них. Листки плотной бумаги, кисти, черная и зеленоватая тушь — все это казалось чужим, случайно положенным. Но не для Уэты — вот он был на своем месте, сплошное усердие. Повелитель, если и замечал мысленное отсутствие Йири в зале совета, не подавал виду.