Песня цветов аконита

Тайкено не решился бы утверждать, если бы не знал наверняка. Он не из тех, кто успокаивает домыслами и пустыми словами.

— Делайте все, что нужно. Вы и Хэйтэни… Он пойдет против своих?

— Это мятеж. Хэйтэни — на стороне закона.

Йири кивает, и взгляд становится мягким.

— Конечно. Ему так хочется отличиться…

Последующие два дня напоминали пожар, когда и вечность укладывается в миг и время словно сгорает в огне. Особо упорные заняли оборону между трех высоких холмов, но продержались недолго.

Когда стало ясно, что больше сопротивляться невозможно, отряду — уцелевшим — предложено было сдаться. Жизнь им не гарантировали. Сказали только — решение будет принято после.

Все сложили оружие.

…Давно, в хранилище книг Островка мальчик Йири читал собрание лучших стихов древних поэтов — «Свитки семидесяти». Запомнил многое — на стихи всегда была хорошая память.

Там отыскал строки давно умершего поэта Пересмешника — говорят, он родился в семье тайо и в двадцать лет ушел в отшельники. Спустя много лет разорвал обет, вернулся и принял участие в войне с северными варварами, где и был убит.

Стихи были — про охотника, бегущего по следу белой лисы. Никак она не давалась охотнику, и под конец бедняга уже сам не знал, есть ли в жизни его иная цель, кроме погони. И что будет, если стрела настигнет лису? Одно осталось тому человеку — вечно идти по следу.

А куда идти ему самому?

Аоно застал Высокого стоящим у окна и задумчиво разглядывающим изгибы алых цветов на занавесе. После того, как наместник вернулся в город, он стал похож на отточенный клинок — и теперешняя созерцательная задумчивость удивила помощника. Ведь еще ничего не кончено. Предстоит суд.

Аоно только открыл рот, чтобы задать вопрос о делах, как наместник заговорил сам:

— Вы обращали внимание, какого богатого цвета кровь? Пожалуй, ни одному из художников не удавалось передать ее цвет.

Аоно растерялся. А тот медленно продолжал:

— Я как-то давно увидел — и понял. Человеку никогда не стать вровень с природой, она всегда одержит верх. И в красоте, и в жестокости.

— Вряд ли, — осторожно возразил Аоно. — Едва ли что-то из созданий природы превзойдет людей в жестокости… разве что нечисть. Ведь даже демонов порождают людские души…

— Это все мелко… грязно порой. А совершенная жестокость — лавина, сошедшая на деревню. Или хасса, убивающая дитя, чтобы жить.

— К чему эти речи? — спросил помощник, хоть и мороз пробежал по коже.

— Подобное совершенство недостижимо. Так какой смысл предлагать миру его бледное подобие? — резко спросил молодой человек.

Не дождался ответа.

Смерть осужденных могли видеть все. Нелегкую — людям связали руки и за них подвесили на столбах и деревьях.

Крови не было.

— Кровь — пища оборотней и демонов, — мрачно говорили в казармах и в городе. — Он не хочет пускать других в свои охотничьи угодья. А ему хватит надолго того, что уже взял…

С несколькими — наименее виновными — он поступил милосерднее — и распорядился сразу же предать тела огню. Не хотел вызывать недовольство среди военных — власть над армией нужно было укреплять, а не расшатывать. Часть рядовых попросту отправил в копи — там всегда требуются рабочие руки.

Аоно со свойственной ему прямотой заявил:

— Так не годится, Высокий. У вас отныне — вся власть в Окаэре, даже войска, считай, ваши, не только личная гвардия. Столице не понравится подобное самоуправство. Она веками оберегала свою власть, не желая появления единоличных правителей в отдаленных провинциях. Те, что были в Окаэре до вас, творили, что хотели — но при этом оставались в рамках полного подчинения, под контролем Столицы.

— Если я неугоден, мне сообщат, — беспечно отозвался наместник, расположившийся на узкой скамье, обтянутой тафтой с золотой нитью. Аоно видел, что тот рассержен — слишком небрежно он говорил. Отвесил глубокий поклон:

— Простите дерзость… Но я рад видеть Окаэру такой, какой она становится, и не хотел бы все это потерять.

— И что же мне — поджать хвост после победы и добровольно отдать ворам отнятое у них? Только чтобы доказать свою верность Столице? А без того мои действия ничего не значат?

— Значат, и много. Вы вернули стране важную провинцию… вот только подлинно ли ее возвращение? Или вы на самом деле оставляете ее за собой?

— Ну, хватит! — Он покачал головой. Сжал руки. — Паника никого до добра не доводила.

— Но если вам прикажут отдать власть — вы подчинитесь?

Йири взглянул на Аоно.

— Вы в чем-то подозреваете меня?

— Нет! Храни вас Небо!

— Я скажу. Мне было приказано навести здесь порядок и сделать Окаэру гордостью страны. Я это делаю. И не позволю мне мешать.

От этих слов холодные струйки побежали по спине помощника.

— Вы хотите сказать… вплоть до неподчинения приказам Столицы?

— Если приказы будут неумны и исполнение их принесет вред Окаэре — да.

— Тогда нас всех просто раздавят.

— Знаю. Дураков много.

— Высокий! — почти взмолился Аоно. — Кого вы называете так?

— Тех, кто захочет мне помешать. И себя, наверное.

Отвел глаза и проговорил неестественно-шелестящим тоном:

— Они получат то, что мне поручили — слог в слог — и на это я никаких сил не пожалею!