Песня цветов аконита

Она повела Йири в беседку, похожую на окаменевшую розовую медузу. Села на подушечку темного бархата, принесенную девочкой. Указала Йири место рядом с собой. От Иримэ пахло дождем и сливой, щека ее, гладкая, упругая, словно у ребенка, оказалась совсем рядом со щекой Йири. В сумерках разговаривать было проще — но дама распорядилась зажечь маленькие светильники в форме полураскрывшегося листа. Йири начал говорить — неуверенно, опасаясь, что эта красивая женщина, которая всегда вела себя как друг, оскорбится и уйдет, услышав, откуда он. Но та лишь тихонько смеялась — серебристо, как горный хрусталь в ее украшениях.

— Ты невероятно удачлив, мальчик. Я поражена. Какая звезда стояла над твоей колыбелью?!

Йири вздохнул. Иримэ не отвернулась — но она думает лишь об удаче. А те, кто дал ему жизнь, кто растил его — пыль для управляющей Желтым Дворцом. Она искренне рада за Йири, не думая, сколько он потерял…

* * *

Он видел ее мельком, сквозь изгородь в Нижнем парке. В светло-голубом гэри, с русыми волосами. Он замер, и воздуха не хватило на вдох. Потом осознал, что это — другая. Не Лин. Совсем не она. Ее заплетенные волосы украшали синие цветы, похожие на мохнатые ночные снежинки. К ней подошли еще девушки, и она совсем затерялась в смеющейся стайке. А потом позвали его.

Скоро Йири узнал, как ее зовут. По странной прихоти кого-то из Бестелесных имя оказалось похожим — Лаин. Лаин из семейства Тинэ, дочь чиновника — архивариуса невысокого ранга, лишь за высокую честность и знания удостоенного вызова в Сиэ-Рэн и поселенного на время выполнения порученного в маленьком павильоне недалеко от пустующего Жемчужного дворца.

Конечно, девушки вряд ли сошли бы и за сестер. Круглолицая Лин — и Лаин с худым, острым лицом. Лин, дитя, лесной цветок, распускала русые волосы — а у Лаин они были убраны в косы.

Лин улыбалась — Лаин опускала глаза. И все же…

Что-то было в них общее. Вероятно, только для Йири. Но, видя ее, он странным образом видел и огромные ясени, озеро со светлой водой, журавлей-тэммоку, кричащих прощальную песнь, и не было в этих картинах боли, только блики от крыльев, листья и рябь на воде.

Сначала он только следил за ней. Потом, одевшись так, чтобы Лаин не поняла, кто он, покинул разрешенную ему часть сада и оказался возле ее павильона, в маленьком дворике, образованном высокими кустами жасмина.

— Госпожа…

Лаин испуганно обернулась. Голос чужой. Здесь появлялись только подруги и слуги, знакомые отца подходили с другой стороны. А этот не был похож ни на слугу, ни на господина. В темно-зеленом и сером, волосы свободно подхвачены сзади — такую прическу любит молодежь разных рангов Двора.. Он принес ей письмо?

— Нет, госпожа Лаин, — он понял невысказанную мысль. — Я просто хотел видеть вас.

— Кто вы?

— Я… живу здесь, — отозвался, явно не желая называть имени.

— Но как я могу разговаривать с тем, о ком ничего не знаю? Это не подобает девушке при Дворе, даже при том, что отец мой не знатен, — холодно сказала Лаин.

— Почему? Я не прошу у вас ничего, кроме слов.

Девушка растерялась. Потом природная мягкость взяла верх.

— Но… мне нечего сказать вам.

— … Жаль, если это правда, — он очень внимательно, чуть искоса посмотрел на нее, словно пытался найти в ее облике какие-то другие черты.

— Почему? — невольно она заинтересовалась.

— Вы… совсем другая. — Он перевел взгляд на клонящееся к закату солнце, кажется, испугавшись, что слишком пристально смотрит на девушку.

— Разве вы знаете меня? — удивилась Лаин.

— Я видел вас здесь раньше.

— И что же? — спросила она, готовясь услышать лестную фразу.

— Вы похожи на голубую рыбку-плотвичку, пойманную в горной реке и выпущенную в золотое озеро дворца. Им не надо быть здесь, тут разводят совсем других рыб.

— Как странно, — чуть смущенно улыбнулась Лаин. — Я никогда не была в горах, но… я и вправду среди здешних красавиц, как маленькая неяркая рыбка. Я плохо владею искусством письма, почти не умею петь и до сих пор не знаю, как правильно вести беседу. Наверное, отец разочарован своей дочерью.

— Вы так думаете? А мне кажется, он очень любит вас. Неужели человек выберет розу только за то, что она большая и красная, и не посмотрит на майник, потому что он белый и не сразу заметен?

— Конечно же, нет, — Лаин вновь улыбнулась застенчиво. — Майник всегда был символом нежности. Хотя он и мал…

Розоватое облачко набежало на солнце.

— Мне нужно идти, — сказал незнакомый юноша. — Вы позволите снова прийти сюда?

— А вы так и не назовете себя?

— Это лишнее, правда… поверьте.

Солнечный свет, прикрытый облаком, погрустнел немного…

—Тогда… — Лаин помедлила. — Хорошо, только… я могу рассказать отцу?

— Это ваше право. Но в этом случае я не смогу прийти. — Тогда я ничего не скажу.

Вновь выглянуло солнце, задев краешком сад.

Странным он показался Лаин. Не так уж много ей перепадало лестных, восторженных слов, но если уж перепадали, то были вычурны под стать молодым людям Двора. А этот — прямо сказал, что она не красавица и смотрится среди других девушек простенько и неярко. И смотрел без тени восхищения, пожалуй, даже грустно.