Песня Волчьей луны (СИ)

По спине прошелся холодок. Невидимые пальцы легли на шею, скользнули по позвоночнику, выстужая все тело.

— Интересная задача, — призналась Арьяна. Все это и правда выглядело, как вызов. Вот болезнь — стоит, смотрит на тебя, скалит кривые зубы. Не сомневается: у тебя нет ничего, что могло бы ее сокрушить. А ты берешь и находишь отгадку, и смерть отступает и бежит без оглядки.

Иногда Арьяне казалось, что она живет ради этого момента торжества. Ради того, чтобы посрамить тьму.

— Тебе противен любой недуг, — Ирвин улыбнулся краем рта. — Я помню.

— Значит, мы справимся, — сейчас Арьяна не сомневалась в этом. — А сейчас давай отдыхать. У нас был очень трудный день.

* * *

В одну из гостевых спален Ирвина проводили двое офицеров охраны — по тому, как они сжимали ружья, было понятно, что господа военные, мягко говоря, встревожены. Бейлин, которая сегодня ночевала по соседству с Арьяной, выглянула из дверей комнаты, кутаясь в шаль — высокая, костистая, какая-то нескладная. Ирвин вдруг ощутил в ней скрытую силу и мощь: фрейлина его жены сейчас была как туго сжатая пружина.

— Все будет хорошо, ваэрин, — пообещала она, глядя на Ирвина с нескрываемым сочувствием и теплом.

Ирвин вздохнул. Сейчас он в этом сомневался.

Все, что запланировал невидимый кукловод, исполнилось. Киган ранен, Ирвин обратился и теперь выведен из числа претендентов на престол. Ему осталось завершить начатое — убрать князя и посадить на трон свою марионетку.

— Хорошо, что ты здесь. Арьяне сейчас нужна поддержка, — сказал он и ощутил, как напряглись офицеры охраны. Им надо было довести опасного безумца до клетки и то, что он остановился поболтать с бывшей телохранительницей своей жены, усилило их страх.

Его боялись. Все было, как всегда, до того, как в Хармиран приехала варанданская принцесса.

В глубине души шевельнулось отчаяние. Песня Волчьей луны пока не звучала, и на том спасибо, но Ирвин чувствовал, что где-то уже рассаживается оркестр, который готов ее исполнить.

Ему сделалось жутко. Он вдруг представил коридоры дома, растерзанные тела, лежащие на полу, бедную глупую Бейлин, которая так и не успела достать оружие. Вот где сейчас она его прячет? Под ночной рубашкой, в том месте, в которое не заглядывает солнце?

Должно быть, его взгляд изменился — из глаз Бейлин ушло сочувствие, она вдруг напряглась всем телом, и Ирвин подумал: если понадобится, она сможет ушатать его и без оружия.

— Спасибо тебе, — произнес Ирвин. — Поживешь с нами?

Бейлин кивнула и ответила с серьезностью рыцаря, который получил приказ от своего владыки:

— Конечно. Если что-то понадобится, можете на меня рассчитывать, ваэрин.

Ирвин улыбнулся и пошел по коридору. Офицеры за его спиной вздохнули с облегчением.

Когда в замке повернулся ключ, Ирвину стало спокойнее. Он заперт в комнате, снаружи охрана — даже если он обратится, то все равно не причинит вреда никому из тех, кто в доме. Он вообще отсюда не выйдет — раньше все строили на совесть, у него не выйдет взять и выворотить дверь.

Ирвину хотелось надеяться, что сегодня он не обратится.

Невидимый оркестр ждал. Песня Волчьей луны готовилась зазвучать.

Ирвин прошел в уборную — повернул кран, плеснул ледяной водой в лицо. Это помогло взбодриться; он потряс головой и в очередной раз сказал себе, что все сделал правильно.

Да, кукловод, который направлял Мейв, сегодня победил. Ирвин показал всем, что волк никуда не делся, и полукнязь не может претендовать на место в очереди к короне.

Но он не предал свою истинную. Он не стал марионеткой в чужих руках — и не станет. И никакой кукловод его не заставит.

Песня зазвучала в ушах — далекая, едва различимая. Можно было притвориться, что это просто музыка доносится откуда-то с улицы. В большом городе ведь может звучать музыка, правда? Даже такая, от которой все тело покрывается мурашками, а перед глазами сама собой встает степь под черным бархатом ночного неба, ноздри заполняются запахами земли, добычи и свободы, а мир становится огромным и принадлежащим только волку.

Ирвин прошел к кровати и принялся раздеваться. Потом он нырнул под одеяло и сказал себе: никакая Песня не имеет значения. Важно лишь то, что он собирается сохранить свой разум и больше не выпустить волчью суть.

Он стал человеком. Он человек. Лишь это важно.

И Арьяна хотела найти способ обретения истинности — а Ирвин не сомневался: если она решила что-то делать, то доведет дело до конца. И тогда никакая Песня, никакая волчья тьма больше не будут над ним властны.

В суставах поселилась боль. Когда-то Ирвин пробовал сопротивляться обращению и усилием воли загонял своего волка в глубину души — тогда приходила боль, выкручивала его, словно прачка выстиранные простыни, швыряла в серый сумрак обморока. Вот и снова она.

“Держись”, — приказал себе Ирвин. Впился в простыни, услышал треск и не понял, что именно трещит — шелк или его собственные кости.

Песня накатывала на него, словно морские волны, снова и снова, с каждым разом все сильнее и ярче. От нее не было ни спасения, ни укрытия. В какой-то миг в мире не стало ничего, кроме нее.