Песочное время - рассказы, повести, пьесы

Это открытие потрясло его. Как всякий человек, неравнодушный к изменениям своего внутреннего мира, он, конечно, хорошо знал о существовании тех тайных и очень нежных рычажков, умело давя на которые можно чуть ли не в любом случае стяжать себе душевный покой. Но тут, спросонок, он явно надавил не туда, и теперь уже сам точно не знал, чего же он хочет. Он огляделся. Набор готовален на столе (он любил черчение), скрипка, шкаф книг - особенно он, - вообще все то, чем он привык наполнять свой досуг, в котором прежде не было недостатка, а теперь необходимости, внезапно представилось ему полным скрытого и зловещего смысла, незаметного ему до сих пор. Но теперь он вдруг постиг тайный заговор вещей. Четыре стены его комнаты с привычным узором обоев и с пятнами чернил у стола были враги, лишившие его всех других мест, тех мест, которые он уступал другим, которых он сторонился - и это было как раз то, что он еще мог изменить. Он только пока не знал, как. Но главное в нем свершилось: он проснулся.

С легким и едва ли не веселым чувством удачно выздоровевшего человека он из одной только осторожности еще удерживал себя недели две на диете: ему тут представлялось правильным слегка повременить. Но вот, внезапно решившись, он вначале, еще утром, подал голос в классе (чего прежде не делал по собственной воле никогда), а теперь, воодушевленный и волнующийся, с тайным чувством неизбежной удачи - все равно, в чем, это вовсе не интересовало его - шел праздновать вместе с Патом восьмое марта в гости к Ёле Орловской. Как бы там ни было, для него это был важный шаг.

Пату он, впрочем, успел надоесть своими страхами, будет ли он кстати в гостях. Он в самом деле этого не знал: ему как-то казалось всё, что все удивятся. Мужеподобный, широкоплечий Пат, рядом с которым Гаспаров выглядел мальчиком, косо на него смотря, но добродушно ухмыляясь, отвечал ободрительно. Как раз стемнело, когда они подошли к дому Ёлы. В подъезде лампочка горела только во втором этаже, и Гаспаров, остановясь в полутьме у начальной ступени, замешкался было, стягивая с рук перчатки. Впрочем, он тут же забыл о них и поспешил вслед за Патом, который стал подыматься по лестнице вверх, не обратив внимания на заминку. Гаспаров же сам не знал, чего боится больше - идти теперь к Ёле или отстать от Пата, и, во всяком случае, был начеку.

Вопреки впечатлению, они с Патом были ровесники с разницей всего в месяц. Но, из неблагополучной семьи, быв свидетелем развода, Пат (фамилия его была Патраков), как часто это случается, чувствовал себя и действительно казался старше своих соклассников. То, что не дается ни чтением книг, ни воспитанием, а происходит только от прямого действия жизни, произошло с ним рано и теперь составляло в нем главную, к тому же обаятельную при общем его характере черту. Хотя в классе он стоял в стороне от всех, близко лишь к двум-трем таким же, как сам, но это его отщепенство не было, как у Гаспарова, невольным или трагическим. Он и понимал себя и был во всем, что касалось действительности, выше, а не хуже прочих. Такие, как Гаспаров или Кис, его забавляли. Он охотно прощал им их заумь и неоперенность и к ним относился снисходительно, что им, по их слабости, даже нравилось. Легко было видеть, почему из всех поклонников Ёла выбрала себе именно его.

Когда, миновав площадку первого темного этажа, они с Гаспаровым поворотили на второй, за спиной их стукнула квартирная дверь и их нагнала Света.

- Привет, - сказала она. - Пропустите-ка. Вы так плететесь, что я тут околею.

На лестнице в самом деле было холодно. Света же, пользуясь соседством Ёлы и - заодно - отсутствием родителей, выбрала себе на вечер легкое, с вызовом открытое повсюду платье, которое прекрасно шло ей, но в котором даже и под шубой стало бы зябко на улице.

- Ты только скажи, за тобой мы и бегом, - улыбаясь ей и с удовольствием ее оглядывая, отвечал Пат. Он посторонился, давая ей дорогу, и она побежала вверх, перестукивая ступени каблуками узких вечерних туфель на ремешках и покачивая полными, затянутыми в скользкую подвижную ткань бедрами. Пат, сощурившись, проводил ее взглядом, затем подмигнул Гаспарову, и Гаспаров тоже стесненно улыбнулся. У него вдруг как-то сразу закружилась голова, словно в тепле после хмельного: совсем почти голая Света была хороша.

Они наконец поднялись к пятому этажу.

Должно быть, Света сказала Ёле, что они идут следом: дверь на площадку стояла открытой, и когда они вошли в прихожую, Ёла явилась сама им навстречу. Очень возможно, что в отношении Гаспарова у нее был заранее приготовлен и обдуман кое-какой свой план - тем более, что она, помнится, сердилась за что-то на Пата. Во всяком случае, теперь Пату она лишь кивнула мельком, зато Гаспарова приветствовала очень радушно и, со смехом глядя ему в глаза, тут же с порога заявила, что она его должница: пусть решает сам, чем ей платить за удовольствие его у себя видеть.