Песочное время - рассказы, повести, пьесы

- П-О-Ц-Е-Л-У-Й-П-И... - одна за другой быстро выстроились буквы.

- "поцелуйпи"... - пробормотал себе под нос Пат. - Что бы это?... Он вдруг смолк.

- З-Д-У-П-О-Д-Р-У-Ж-К-Е. - Блюдце отъехало от "Е" и замерло посреди листа в центре.

Одно мгновение в гостиной была та тишина, которую рождает лишь необходимость принять что-либо, не только не сообразное времени и месту, но прямо отталкивающее, враждебное им. В следующий миг Света закатилась беззвучным хохотом, Гаспаров отпрянул от стола, а Кис, дико вытаращившись на него, приоткрыл рот.

- Вот тебе и три "П"! - выговорил он почти невольно, кругля глаза.

Красный и весь взмокший от стыда Гаспаров поднялся на ноги.

- Что ты? - спросил его удивленно Пат. - Он же любя...

- Я больше не буду гадать, - сказал Гаспаров и, ни на кого не глядя, пошел вон, к двери. Ёла догнала его. За столом начался переполох. Все побросали блюдце и, повернувшись либо привскочив на своих местах, вытягивали шеи и говорили наперебой ту общую неразбериху, которая легче всего гасит конфуз. Гаспаров остановился.

- Николай Васильевич! - бормотал тем временем над блюдцем Кис, стараясь хоть отчасти спасти положение. - Вы хотите еще что-нибудь сказать нам?

Блюдце не двигалось.

- Николай Васильевич, Вы здесь? - повторил он с надеждой: он готовился отпустить руки (блюдце теперь держал лишь он один и Маша). Однако вновь мертвая жизнь толкнулась под его пальцами. Блюдце словно дернули изнутри, оно повернуло пик и заметалось по буквам.

- В-А-С-Ж-Д-Ё-Т-А-Д, - прочитал Кис, впервые заметив, что еры исчезли сами собой из речи Гоголя. - Ад? Почему, Николай Васильевич? - тускло спросил он. Но блюдце теперь, вероятно, уже было глухо к его вопросам. С прежним или даже б(льшим еще грохотом, странно усилившимся в общей суете, сновало оно туда-сюда, твердя лишь:

- А-Д-А-Д-А-Д-А-Д-А-Д...

- Николай Васильевич, простите нас! - взмолился, сам не зная зачем, Кис. Блюдце сделало круг и вдруг отъехало вниз, к гробу. Больше оно не шевелилось. Минуту спустя Кис и Маша, не сговариваясь, отняли от него руки и тогда только посмотрели кругом.

В гостиной между тем все уже пришло в надлежащий порядок. Гаспарова просто и скоро утешили, Ёла говорила ему что-то, держа его за рукав, Пат, усмехаясь, рассказывал Гарику скользкий анекдот, а Света с серьезным видом предлагала Тристану вызвать Менделеева, который не верил в спиритов, чтобы он, Тристан, больше уже не сомневался, ибо, как она это твердо знает, "Ирка терпеть не может атеистов". Ира скромно помалкивала пока. Кис, сразу приуныв и ссутулившись, выбрался с трудом из-за стола, грустно оглядел полутемную комнату (свеча догорала) и, вздохнув про себя, ушел на жесткий пустынный диван, ближе к журнальному столику, куда по его же воле час назад были изгнаны со стола самовар, печенье и вино. Теперь это ему было кстати. Его слегка тошнило, но он взялся за коньяк, и когда через десять минут Гаспаров, оставив Ёлу, подсел к нему, Кис уже был крепко пьян.

Увы, вопреки утешениям, Гаспаров после своего эксцесса с Гоголем все же хотел, как выяснилось теперь, уйти домой. Кис тотчас согласился с ним - ему тоже, сказал он, тут больше нечего делать, - однако Гаспаров напомнил ему, что их куртки были все еще наверху, в studio. Он ждал, не скажет ли Кис сам об этом Ёле. Пробормотав:

- А! это мигом... - Кис поднялся на ноги, однако чуть не упал. После этого он ухватился рукой за стенку и подозвал Ёлу к себе, фамильярно кивнув ей. Неизвестно отчего, ему опять вздумалось говорить с ней по-французски.

- Ох, ну ты надрался... - говорила, подняв бровь, Ёла. - Эй, Тристан! (Тристан все еще рассматривал кисов пентакль на столе.) - Тут вот Кис... ты его не проводишь?

Кис однако же тотчас пришел в недоумение от этих ее слов и стал возражать ей, причем Тристан, который тоже, вероятно, успел хлебнуть на свой лад весеннего любовного напитка и потому рассчитывал сегодня в смысле Иры на что-либо еще, тут робко поддержал его. Кис заявил, что он тверд в своих планах, и т(к получилось, что четверть часа спустя (была глубокая ночь) он вышел из подъезда ёлиного дома в сопровождении Гаспарова, ступая наугад и озираясь по сторонам с любопытством пьяного.

Еще прежде, на лестнице, по дороге в studio, когда окраинами ума Кис смутно боялся все же встретить как-нибудь Лёнчика, странные мысли разобрали его.

- Ёлка! - позвал он, - скажи: это ты из-за меня тогда... м-м... насчет Бога? и ада?.. Нет?

Ёла взглянула на него.

- Не совсем, - сказала она уклончиво.

- А... а почему?

Ёла пожала плечом. Кис тоже смолк, и теперь, на улице, идя об руку с Гаспаровым и глядя перед собою вверх, он был вновь поражен луной и весенней холодной ночью. Его опять ударило в сердце. Новая, светлая тоска сдавила его изнутри и уже подступала предательски к самому его горлу и глазам, мешая смотреть. Кис остановился.