Читаем Песочные часы полностью

Он отвел взгляд от Зинкиного лица и посмотрел на меня, как бы припоминая: кто это? Такой далекий-далекий взгляд, словно я своим вопросом вырвала его из какого-то другого мира. Но ответил вежливо и обстоятельно, а когда я весело поблагодарила, он так же вежливо ответил: «Не на чем». И снова повернулся к Зинке.

Некоторое время я вспоминала этот далекий-далекий, отрешенный взгляд, и он меня беспокоил, словно я случайно на минуту приоткрыла дверцу в чужую жизнь, а там, за этой дверцей, — черные заботы, страдание, горе. И ведь не в первый раз приоткрывается мне эта дверца, да только я тороплюсь захлопнуть ее, не смотреть, не вдумываться — что же там? Захлопну — и снова я в своем собственном мире, где тоже ведь есть свои заботы и сложности.

Искра встала на подачу и вдруг замерла, уставившись на дорогу. Все посмотрели в направлении ее взгляда. По дороге шли двое: морячок и высокий парень в ковбойке с рюкзаком за плечами.

Искра взвизгнула, бросила мяч и побежала им навстречу. Она обняла и расцеловала морячка, а потом обернулась ко второму, помедлила секунду — и его тоже поцеловала.

Сережа подобрал мяч, брошенный Искрой, и смотрел, как Искра целуется с высоким. И все смотрели. И вслух гадали: морячок — это ее брат, это ясно, они очень похожи. А кто же другой? Я подумала: не тот ли, который гасил папиросу о собственную руку?

— Ну что? Будем играть или нет? — спросил Сережа.

Искра обернулась:

— Я — пас! Играйте без меня. Ко мне — видите? — гости приехали.

— Ты что, а как же… А матч?

— Ну что — матч? — возразила Искра. — Ты уж, Сережа, извини, но это вообще глупая затея. Мы все равно продуемся. У нас игроков — только ты и я. А ко мне гости приехали, что же, я их брошу?

Она обняла своих гостей за плечи, все трое свернули на тропинку, ведущую к речке, и скрылись.

Сережа с силой швырнул мяч и, закусив губу, смотрел им вслед. У него было несчастное лицо, и от того, что он пытался и не мог скрыть свою ревность, оно было особенно несчастным.

— Брось, Сережа! — уговаривали его. — Не переживай! Без нее сыграем! Принцесса, подумаешь!

— Без нее продуемся, — говорили другие. — Лучше вообще не ездить, не срамиться.

Большинство, как всегда, острило и дурачилось — они и на этот матч смотрели, как на еще один повод побалаганить. Штейн что-то острил.

— К черту эту игру! — сказал Сережа, повернулся и ушел.

Отомстить Искре! За то, что из-за нее не поедем в Михайловское на грузовике. За то, что я зря договаривалась с Ваней Дубцовым. За то, что она такая хорошенькая. За то, что ради нее гасят папиросу о руку. А главное, за то, что у Сережи было такое несчастное лицо. Так отомстить, чтобы знала!

Возле прачечной на штакетине забора висел кем-то оставленный моток бечевки. Злорадная мысль пришла мне в голову. Я поглядела по сторонам и сняла бечевку.

Подошла к оврагу. Тропинка была узенькая, ступеньки почти стерлись. По обе стороны разрослись лопухи и крапива. Вот в этом месте я и натяну свою веревочку. Скоро обед, к обеду Искра непременно вернется в деревню, она теперь ходит этой тропинкой… Да, но с ней те двое.

Ну, как будет, так и будет, а я сделаю, что задумала!

Я нашла крепкую палку, переломила ее о колено и воткнула колышки в сыроватую рыхлую землю справа и слева от тропинки. Нашла увесистый камень и забила поглубже. Натянула между колышками бечевку и отошла в сторону посмотреть, заметно ли? Почти не заметно, да и вряд ли она станет присматриваться.

Ну, Искра, попомнишь!

Маринка брела к нашему дому и читала на ходу «Трех мушкетеров». Она увидела меня и спросила:

— Тебе кто из мушкетеров больше всех нравится?

— Атос.

— А мне д’Артаньян. Давай, когда к березе пойдем, играть в мушкетеров? Я буду д’Артаньян, а ты Атос. Давай?

— Ладно.

Мама выглянула из окошка и спросила:

— Ты случайно Таню не видела у столовой?

— Видела. Она в очереди стояла.

— Марина Федоровна приехала, — сообщила мама. — Выглядит ужасно, я ее просто не узнала.

По дороге потянулись отдыхающие с судками. А Тани все не было, хотя она ходила короткой тропинкой через овраг и давно уже должна была прийти.

Тропинкой через овраг!..

— Ты куда? — крикнула мне вслед мама.

— Я сейчас! Я за Таней! Скажу ей, что мама приехала!

Только бы не было поздно! Может, она задержалась, встретила Зинку, они стоят, разговаривают?.. И на этот раз она пошла по дороге, и сейчас появится у деревенской околицы с судками?

Вот кончилось поле, я вступила в прохладный сумрачный перелесок. Вот овраг… А вот и Таня. Я опоздала совсем чуть-чуть.

— Больно? — спросила я, трогая вздрагивающее плечо. Она покачала головой, не отнимая ладоней от лица.

Рядом валялись опрокинутые судки. Крышки с них соскочили, все содержимое вылилось на землю.

— А ногу? Ногу не сломала?

Она помотала головой.

— Ну и чего плакать? Подумаешь, один раз не пообедать! Мне, например, даже полезно. А то пичкают-пичкают…

Она медленно взглянула, и до меня вдруг дошло — что же это я сказала? Кому?

— Ну, вставай, пойдем… — пробормотала я виновато.

— Попадет… — сказала она с тоской.

— Не попадет! Я скажу, что это я разлила. Ничего тебе не будет, вот увидишь! Пойдем!

Перейти на страницу:

Все книги серии Символы времени

Жизнь и время Гертруды Стайн
Жизнь и время Гертруды Стайн

Гертруда Стайн (1874–1946) — американская писательница, прожившая большую часть жизни во Франции, которая стояла у истоков модернизма в литературе и явилась крестной матерью и ментором многих художников и писателей первой половины XX века (П. Пикассо, X. Гриса, Э. Хемингуэя, С. Фитцджеральда). Ее собственные книги с трудом находили путь к читательским сердцам, но постепенно стали неотъемлемой частью мировой литературы. Ее жизненный и творческий союз с Элис Токлас явил образец гомосексуальной семьи во времена, когда такого рода ориентация не находила поддержки в обществе.Книга Ильи Басса — первая биография Гертруды Стайн на русском языке; она основана на тщательно изученных документах и свидетельствах современников и написана ясным, живым языком.

Илья Абрамович Басс

Биографии и Мемуары / Документальное
Роман с языком, или Сентиментальный дискурс
Роман с языком, или Сентиментальный дискурс

«Роман с языком, или Сентиментальный дискурс» — книга о любви к женщине, к жизни, к слову. Действие романа развивается в стремительном темпе, причем сюжетные сцены прочно связаны с авторскими раздумьями о языке, литературе, человеческих отношениях. Развернутая в этом необычном произведении стройная «философия языка» проникнута человечным юмором и легко усваивается читателем. Роман был впервые опубликован в 2000 году в журнале «Звезда» и удостоен премии журнала как лучшее прозаическое произведение года.Автор романа — известный филолог и критик, профессор МГУ, исследователь литературной пародии, творчества Тынянова, Каверина, Высоцкого. Его эссе о речевом поведении, литературной эротике и филологическом романе, печатавшиеся в «Новом мире» и вызвавшие общественный интерес, органично входят в «Роман с языком».Книга адресована широкому кругу читателей.

Владимир Иванович Новиков

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Письма
Письма

В этой книге собраны письма Оскара Уайльда: первое из них написано тринадцатилетним ребенком и адресовано маме, последнее — бесконечно больным человеком; через десять дней Уайльда не стало. Между этим письмами — его жизнь, рассказанная им безупречно изысканно и абсолютно безыскусно, рисуясь и исповедуясь, любя и ненавидя, восхищаясь и ниспровергая.Ровно сто лет отделяет нас сегодня от года, когда была написана «Тюремная исповедь» О. Уайльда, его знаменитое «De Profundis» — без сомнения, самое грандиозное, самое пронзительное, самое беспощадное и самое откровенное его произведение.Произведение, где он является одновременно и автором, и главным героем, — своего рода «Портрет Оскара Уайльда», написанный им самим. Однако, в действительности «De Profundis» было всего лишь письмом, адресованным Уайльдом своему злому гению, лорду Альфреду Дугласу. Точнее — одним из множества писем, написанных Уайльдом за свою не слишком долгую, поначалу блистательную, а потом страдальческую жизнь.Впервые на русском языке.

Оскар Уайлд , Оскар Уайльд

Биографии и Мемуары / Проза / Эпистолярная проза / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии