Песочные часы

Конечно, мы с Филиппом сделали ошибку, не закрыв дверь на улицу, и теперь меня мучил вопрос: не заметили ли они чего-нибудь? Это, конечно, было маловероятно, потому что они вошли, когда мы с ящиком уже были во дворе, — это точно, и двор был пуст, когда мы выходили через тир, но — после? Опасение было беспочвенным, и я решил не делиться им с Филиппом.

Когда все разошлись, он подошел ко мне, немного растерянный. Я его таким не видел, хотя бывали у нас моменты…

— Тебе не показалось, что вся эта компания нарочно сюда подброшена? — без обиняков спросил он.

Нет, так прямо я не мог бы ответить.

— Ну, дай бог, чтоб я ошибся! — сказал Филипп. — Принимайся за уборку, пока еще есть время.

Мне так везло, что каждый раз я невольно думал: «Ну, уж сегодня я загремлю». Но не гремел. И на этот раз тоже все обошлось. Я остановил пикап в условном месте на маленькой площади в Панкове, где меня уже поджидал здоровенный детина, которого я знал под именем Раймонда. Он был сварщиком, кажется, у Стиннеса. А раньше — в гамбургских доках.

Отбоя еще не объявляли. Это был уже третий налет, а ночь только началась, но за стеклом пикапа торчал красный пропуск, разрешающий машине двигаться в любое время. А на Раймонде был полицейский мундир. Он был ему тесен, и воротник не застегнулся.

«Моорс!» — по-гамбургски попрощался Раймонд и дал газ. Глядя ему вслед, я подумал, что он даже не обернулся на ящик со шмайссерами.

Я вернулся в бирхалле и доложил Луи-Филиппу, что все в порядке. И пошел спать в комнатушку Макса. Теперь я часто оставался здесь, и постепенно воспоминание о той ночи, когда я узнал историю Малыша, сгладилось, потеряло резкость, как на выцветшей фотографии. Но оно придавало этому месту какую-то особенность.

Здесь я узнал про Малыша, и бирхалле «Песочные часы» открылась мне тоже здесь. Все самое важное в моей жизни было связано с этими стенами, покрытыми старыми, пожелтевшими обоями в букетиках сирени. Но сирень давно «отцвела» на них, а трещины змеились по стенам, как плети высохшего плюща.

Здесь была когда-то спаленка жены Луи-Филиппа. Это ее старинный рукодельный столик стоял в углу. Когда я думал о ней, то представлял ее себе не такой, какую видел на портрете: нежной, молодой женщиной с цветком в волосах, а другой — более энергичной, с упрямо выдвинутым подбородком.

Мне было приятно засыпать под скошенным потолком Максовой комнатушки, сознавая, что я приобщился к жизни, которая шла здесь, за дверями, где песочные часы отмеряли назначенное нам время, напоминая о его необратимости.

«Марта, — говорил я, засыпая. — Марта…» И ничего больше. Что я знал о ней? — ничего. Нет, знал. Я знал о ней очень многое: что я ее люблю.

В то утро я долго спал у себя, на Линденвег.

Услышав звонок, я выглянул в окно и увидел Конрада. Стоял день, самый полдень. Зимнее солнце светило вовсю, но это был опасный свет, какой-то раскрывающий. А может быть, он стал таким в ту минуту, когда я увидел Конрада и тотчас понял, что он принес беду.

Хотя Конрад был по виду спокоен. Только рухнул в кресло как-то тяжело, словно старый человек, которого утомила даже такая лестница, всего в два марша…

— Лемперт выдал Филиппа. А сейчас, возможно, и других… Дай мне выпить чего-нибудь.

Я машинально открыл холодильник, позабыв, что он пуст, и налил Конраду воды из крана. За это время я успел припомнить: фрау Дунц заливалась слезами, когда ее отправляли на трудовую повинность. Но не из-за этого, а оттого, что исчез ее сожитель Лемперт. Исчез непонятным образом.

«Если бы он хоть что-нибудь захватил с собой! — причитала фрау Дунц, — ведь он знал, где лежат золотые часы мужа. И серебряные ложки. Я бы хоть знала, почему он ушел…»

— Он арестован? — спросил я.

— Нет, зачем же? Профессиональный провокатор. Затем и пристроен к фрау Дунц.

Нет, нет, это не было так безнадежно, так погибельно, как виделось Конраду! Что знал Лемперт? Его на пушечный выстрел не подпускали к делу…

— Не обольщайся, Вальтер. И спеши. Бирхалле наверняка уже обложена со всех сторон. Только ты можешь предупредить Филиппа. Если еще не поздно.

— Иду. — Я механически проверил: закрыт ли газ — и только в эту минуту осознал, что вряд ли возвращусь сюда… — Тебе лучше выйти первым, Конрад.

— Да. — Он обнял меня.

Его слова «Если еще не поздно» прошли как-то мимо меня. Вначале. Когда я вышел из омнибуса, они всплыли, укрупнились и, словно что-то объемное, встали между мной и окружающим. И я ускорил шаг, преодолевая его.

Если бы я не был предупрежден, то ничего бы не заметил. Несмотря на весь свой опыт.

Точильщик со своим колесом и так достаточно намозолил глаза, лавчонка с гофрированной железной шторой ведь существовала спокон веку. А то, что сейчас в ней оказались сразу три покупателя, еще ничего не значило.

Но я уже видел, я уже точно все знал: и про точильщика, и про лавчонку. А яркий дневной свет, раскрывающий и безжалостный, выдавал их. Их — тоже.

Песочные часы стояли. Верхняя колбочка была пуста. И я перевернул их.