Песочные часы

— Нет. Даже лгать не стану. Но, если ты спрашиваешь, то всё уже решила. Может, хотя бы посмотришь на него? Сделай Рагнару подарок на день рождения. По закону ты свободна, я не имею никакой власти над тобой. И настаивать не стану. Если не хочешь сейчас, то приезжай потом, когда меня не будет дома. Мирабель тоже будет рада тебя видеть.

— Рагнар, — я невольно всплакнула, представив себе подросшего сына, — как он? Уже ходит и разговаривает?

Виконт кивнул и расплатился за ужин.

— Змейка, позволь мне её увидеть? — попросил он. — Клянусь Небесными заступниками, что она останется с тобой, что я не увезу ни одну из вас в Арарг против воли.

Я кивнула. Что плохого, если отец увидит свою дочь?

Виконт пришёл в ужас от 'дыры', которую я называла своим домом, на что я ответила, что другая мне не по средствам.

— Я подарил тебе колье моей матери, взяла бы его, продала и купила дом с прислугой. Ты бы всю жизнь на него вольготно жила, Иалей!

Как мне было объяснить ему, что я не могла? Те бриллианты принадлежали роду Тиадеев, я не могла забрать его — не позволила бы совесть.

Оставив норна ждать на кухне, поднялась наверх, отпуская домой соседку. Уложила малышку и только тогда позвала виконта.

На столе заметила кошелёк. Туго набитый кошелёк.

— Хотя бы деньги возьми. Для дочки. У неё же всё-таки отец есть… Тут сто цейхов, на полгода должно хватить. Нет, Лей, возьми. Пожалуйста. Или тебе неприятно, что это мои деньги? Ну не могу я смотреть, как ты влачишь убогое существование, моя полы в трактирах!

Я не стала отказываться. Не собираюсь изображать гордую, возьму.

Задумчиво склонив голову набок, норн смотрел на ещё не спящую Сагару, а она смотрела на него. Настороженно так, ещё не понимая, стоит ли плакать.

— Она так на тебя похожа, — наконец произнёс виконт. — Сколько ей, как ты её назвала?

— Полгода. Сагарой. Сагара, смотри, это твой папа, — я взяла дочку на руки и начала баюкать.

— Сагара, — задумчиво повторил норн. — Можешь дать её мне? Я не уроню, просто хочу…

Я и без объяснений поняла и протянула ему девочку.

Сагара скорчила плаксивую гримасу — конечно, незнакомый человек, пахнет непривычно и, может, не слишком приятно — только что с дороги. Даже захныкала, но потом неожиданно замолчала. Ей понравился медальон на шее отца, отвлёк внимание. Она так забавно на него таращилась.

Прошло несколько минут, во время которых виконт сосредоточенно рассматривал девочку, а потом улыбнулся ей и, наклонившись, поцеловал в лоб. Не ожидала от него проявление такой любви к дочери, как и того, что он так долго её с рук не спустит.

Видя, что Сагара засыпает и уже не держит головку, я забрала её и уложила в кроватку. Не желая её будить, пригласила норна выйти в соседнюю комнату.

Разговор не клеился. Я пыталась расспрашивать о событиях прошедшего года — виконт отвечал односложно, думая о чём-то своём.

— Я не хочу уходить, — наконец, прервав меня, сказал он. — Пара часов с тобой — это так мало.

Его пальцы вновь сжали мои и поднесли к груди, затем перевернули мою ладонь и начали изучать каждый бугорок.

— Вы где остановились? Или прямо с дороги?

— Так, в одной гостинице. Раш в предгорьях устроился, чтобы местных не пугать. Не жалуют они нас, — усмехнулся виконт. — Так что в Дартаге пришлось купить лошадь. Хочешь, я тебе её оставлю?

— Зачем мне лошадь? — удивилась я, прикрывая дверь, чтобы свет нее мешал Сагаре.

— Ты же наверняка в Кевар захочешь съездить — пригодится. Не беспокойся, я вам нищенствовать не позволю, регулярно буду деньги посылать.

Он так изменился. Нет, не только внешне (это-то пройдёт, когда успокоится и отдохнёт), а внутренне. Куда делась его гордость, самоуверенность, чувство превосходства? Никогда бы не подумала, что этот год так его сломит. Год одиночества.

Знала бы, что вы любите меня, а не воплощение вашей супруги, не мать наследника, не красивую вещь, сделала всё иначе. Без боли. Но вы мне никогда этого не говорили, а я и подумать не могла, что могу стать любовью норна.

Следовало, конечно, догадаться, особенно по его ревности, страхам, этому ожерелью, тому, что посадил рядом супругой на праздновании своего дня рождения, тому, как он обрушился на Шоанеза, поведению до и после военной компании, намёкам Раша — как много, оказывается, всего было! А я зациклилась только на себе, на образе виконта Тиадея в начале нашего знакомства. Когда меня ещё били. Но, теперь я знала, били не так, как должны были бы. Бил сам. Этого я никогда не забуду, но теперь понимаю, что под чужими руками мне было бы много больнее.

И эта история с каплями. Теперь я всё понимала. Бил в приступе ярости, вызванном болью и ложью и предательством близкого человека. Это не было наказанием, это было его сиюминутной реакцией, не хозяина, а мужчины. Неконтролируемой реакцией. И его отрезвили мои слёзы. Какая же я идиотка, слёзы имеют значение только для того, кто тебя любит. Потому что иначе я стала бы хырой, потому что иначе он не позвал бы врача, потому что иначе бы он изнасиловал меня на том диване. А его напугали, заставили успокаивать, оправдываться слезинки на щеке торхи.