Песочные часы

Потом, когда я уже вытиралась пушистым полотенцем, появился он, взял на руки и перенёс на постель. Долго целовал, а потом прошептал:

— Если устала — иди.

Я осталась. Сама осталась, потому что сейчас он был другим, не пытался меня заставить, лежал рядом и просто гладил. И вроде бы не один из тех страшных араргцев, не хозяин, а человек, у которого могут быть понятные и близкие мне эмоции.

Всё-таки привыкла к нему, всё-таки не чужой.

И так приятно чувствовать себя не торхой. Когда тебе целуют синяк на животе, встревожено интересуются, не больно ли. Норн ведь всё порывался позвать врача, но я отказалась, сказав, что не стоит беспокоить его в такую погоду и в такой час по пустякам.

Хозяин пододвинулся ближе, скользнул руками под полотенце…

— Ты вздрагиваешь — холодно, или меня боишься?

— Холодно.

Это было правдой: я немного продрогла.

Он встал, пошевелил угли в затухающем камине, подбросил вновь разгоревшемуся огню немного дров и вернулся ко мне. Коснулся щеки, затем медленно скользнул по шее.

Руки легли мне на грудь. Вскоре к ним присоединились губы.

Хозяин уделил внимание каждому дюйму, обращался так, будто у него в руках одновременно было что-то хрупкое, мягкое и вазочка с мороженным. Его так же слизывают с ложечки…

Больше на холод я не жаловалась, даже стало жарко. И приятно. Нет, не сразу, а когда он, задержав на груди тёплую ладонь, коснулся языком живота, а его пальцы сползли ниже. Лёгкими, скользящими движениями они ласкали, гладили, постепенно становясь всё настойчивее, наконец заставив глубоко вздохнуть и слегка дёрнуться.

Шоан, что он делает? Вернее, как он это делает! Как умело, настойчиво и, в то же время бережно, подчиняя себе, заставляя мечтать о продолжении, вызывая всё нарастающие спазмы желания.

Приподнялась навстречу ему, тесно прижалась, отвечая на ласки. Хозяин отреагировал мгновенно, убрал руки и предоставил мне свободу действий. Я поколебалась, но стыд проиграл.

Как могла, возвращала поцелуи, в первый раз жизни касаясь губами не лица и рук, неумело гладила спину и плечи.

Хозяин перехватил мою ладонь и положил себе на живот. Я подчинилась, слегка массируя, спускаясь ниже, но этого коснулась лишь кончиками пальцев.

Да, мне его хотелось, мне нужно было продолжение. И оно не заставило себя ждать, когда норн обнял меня и тесно прижался ко мне бёдрами. Я непроизвольно прогнулась, слегка изменив позу, позволив ему взять себя. Безо всякого сопротивления, под звук участившегося у обоих дыхания.

Волны тепла прокатывались по телу, заставляя удерживать его, стремиться ухватиться за кончик этой волны.

Хозяин продолжал ласкать меня: лопатки, грудь, живот… Я выгибалась под его руками, окончательно потеряв контроль над собственным разумом и телом.

Удовольствие всё нарастало, пока не поглотило меня, оставив после себя тягучее, приятное опустошение.

К этому моменту у него было уже всё. А я и не заметила.

Не отстраняясь, норн обнял меня и, чуть приподнявшись, поцеловал в губы.

— Ну вот, понравилось же, — не видя выражения его лица, знала, что улыбается. — И успокоилась. Ты сегодня столько пережила…

Я заснула в его объятиях, крепких и уютных, будто он стремился оградить меня от остального мира. Заснула практически сразу, уткнувшись носом в его плечо.

За завтраком норн был задумчив, рассеянно слушал управляющего, затем, стряхнув с себя задумчивость, отдал необходимые распоряжения и поинтересовался, как я себя чувствую. Я честно ответила, что немного нехорошо, и хозяин с недовольным выражением лица «ну вот, я же говорил» велел послать за врачом.

Потом он разбирался с провинившимися слугами. Хорошо поставленный командный голос без малейших визгливых ноток, зато с примесью крепких словечек был слышан даже на лестнице. Чтобы Рагнар не испугался и не расплакался, взяла его на руки и объяснила, что отец отчитывает «нехороших дядей».

Вечером принесли какую-то депешу. Вскрыв её перед ужином, хозяин нахмурился и ушёл в кабинет, писать ответ и отослал его с нарочным.

Весь остаток текущей и всю последующую неделю норна дома не было: кажется, он проводил строевые смотры и рассматривал вопросы о вынесении поощрений и наказаний.

Солдаты в Гридоре, хоть пехотинцы и артиллеристы официально подчинялись непосредственно Его величеству и, соответственно, опосредовано, назначаемым им высшим военным чинам. Поэтому, в силу должности, коннетабль и для них был начальником, и наложенное им взыскание немедленно приводилось в действие. Если, разумеется, командир не обжалует его у короля. Но тот, наверняка, не станет заниматься такими пустяками.

Пользуясь отлучками норна, я больше времени проводила с Тьёрном. Ничего не могла с собой поделать, ткала паутину лжи, рисковала, но всё равно ходила к нему. Потому что с ним было тепло и уютно, потому что, переступая порог его дома, я становилась человеком. Мы болтали, весело и непринуждённо, обо всём на свете. Я ела шоколад, потягивала вкуснейший чай.

Тьёрна интересовало абсолютно всё, связанное со мной, и я, не стесняясь, делилась с ним детскими воспоминаниями, желаниями, мечтами. А он слушал.