Песочные часы

В этой широкой перспективе стираются различия между студенческими выступлениями в Западном Берлине и захватом Шанхая хунвэйбинами, между убийством Альдо Моро и уничтожением «кру сангкриэч» в Кампучии, между похищением Карла фон Шпретти и поджогом британского посольства в Пекине или взрывом католического собора в Пномпене. Все эти непонятные и неправдоподобные события конца шестидесятых годов и их запоздалые модификации в следующем десятилетии можно расценить как вызов существующей действительности, неторопливой истории и окаменевшему социальному устройству. Если даже признать это временной аберрацией, непреложным останется факт, что таковая имела место. Если даже мы обнаружим тонкие идеологические различия между Руди Дучке и, например, Кхиеу Самфаном, это не будет опровержением принципиального интеллектуального сходства в рассуждениях этих людей, а также общности происхождения их взглядов, которая восходит к принципам китайской «культурной революции».

Нынешний спад волны экстремизма в Европе и отказ китайского руководства от главных лозунгов «культурной революции» ничего не доказывают. В истории случалось, что циклические приливы и отливы в настроениях общества чередовались так же, как приливы и отливы на море. Сдвиги вправо, триумфы консерватизма, периоды пассивности и отчаяния бывали в прошлом неоднократно и каждый раз оказывались явлением временного порядка, кратким или длительным, но в любом случае эпизодическим.

Какие размеры приобретет и в какой форме проявится через несколько или более лет новая волна радикализма? Кто и где пустит в Ход взрыватель?

Это не пророчества Нострадамуса[57], а скорее логическое осмысление проблем, которых «культурная революция» в конечном счете не решила. Подобные выводы были недавно сделаны двумя довольно видными учеными. Первый из них, Тони Негри, профессор политических наук в Туринском университете, был арестован по обвинению в причастности к похищению Альдо Моро. Второй, по имени Малколм Колдуэлл, профессор политических наук Манчестерского университета, последовательный сторонник крайнего радикализма в Азии, был 23 декабря 1978 года застрелен неизвестным в гостинице «Руайяль» в Пномпене. Эти двое могли, конечно, заблуждаться. А может быть, в чем-то и были правы?

СХХХII. Через несколько недель после возвращения из Индокитая я публично рассказывал в двух швейцарских городах, в Базеле и в Цюрихе, о том, что я видел в Кампучии. Мои выступления вызвали не только изумленное молчание аудитории, состоявшей главным образом из студентов и рабочих, но затем и лавину вопросов, самыми важными из которых были: как это могло случиться и почему мы до сих пор об этом ничего не знали? Сказанное мною встретило также небывало яростные и шумные возражения со стороны группы молодых, интеллигентных и хорошо одетых людей, которых мне снисходительно охарактеризовали поначалу как местных маоистов. В обоих городах были срочно напечатаны листовки с протестом против «приглашения польского агента социал-империализма». У входа была устроена небольшая демонстрация. Из зала летели острые, провокационные вопросы, заученные наизусть и не оставлявшие сомнений относительно их китайского источника. Дело дошло до бурной дискуссии, если здесь вообще применимо такое определение.

Два факта придали этим инцидентам дополнительный, может, даже более глубокий смысл.

В обоих городах я выступал в старых зданиях, которые вот уже несколько поколений принадлежат различным рабочим партиям и организациям. В Базеле это был некогда известный отель «Мериан». Собрание происходило в «Кафе Шпитц», в зале на втором этаже, где в 1869 году заседал Конгресс I Интернационала. В Цюрихе я выступал в том самом Голубом зале местного Народного дома, где 9 января 1917 года Ленин говорил о войне и мире. В память об этом была установлена бронзовая доска, висевшая прямо над трибуной. В старинных, не тронутых войной швейцарских городах есть стены, которые были свидетелями всей истории левого движения в Европе, с первых его шагов. «Базельские колокола» слышали и чахоточный кашель юношей, пытавшихся исправить мир, и холодные, трезвые споры о том, что необходимо и что осуществимо.

Вопросы, заданные мне молодыми маоистами, буквально совпадали с вопросами, которые мне несколькими днями раньше задала группа молодых людей на встрече в одном из больших польских городов. Эти молодые поляки, мучимые потребностью какого-то четкого самоопределения, не умели при всей начитанности, интеллигентности и своеобразной искренности отличить плоский конформизм от побрякушек антиконформизма на словах. Маоистами они, однако, не были. Совсем наоборот. Они повторяли аргументы и формулировки, услышанные в передачах западных радиостанций. И бессознательно становились объектом очередной манипуляции, интеллектуальная примитивность которой в этом случае внушала особую тревогу.

Не думаю, что это было всего лишь весьма забавное стечение обстоятельств. Les extremes se touchent[58], это факт, но почему?