Песочные часы

Схватив слугу за плечи, хозяин так встряхнул его, что голова бедняги заболталась, как у тряпичной куклы.

— Говори, что за мужчина! Где, когда? Ты его знаешь? Как выглядит? — шипел норн, казалось, готовый придушить мгновенно побелевшего слугу. Потом отшвырнул его к стене и непроизвольно положил руку на шпагу.

— Не знаю, мой норн, я не знаю его, не разглядел. Видел только, как они с вашей торхой сворачивали на нашу улицу. Он закрывал её от ветра…

Слуга вскрикнул, согнувшись от удара, а хозяин медленно развернулся ко мне.

Тяжело дышит, оружие наполовину обнажено… Промелькнула мысль, что он меня заколет. Из ревности.

Шоан, он действительно ревнует! Кто-то посмел посягнуть на его вещь…Нет, не так. Для вещи была бы плеть, а хозяин держит шпагу. Рабыню так не убивают, он не стал бы марать фамильное оружие.

Крупицы здравого смысла покинули меня, лишили возможности думать, до краёв наводнив страхом, когда я увидела оголённый острый клинок.

Дрожащая, наверняка смертельно-бледная, сползла на пол, глядя на шпагу полными ужаса глазами. Язык прилип к нёбу, я даже молиться не могла. И плакать тоже — просто смотрела.

Норн опустил шпагу остриём вниз, шагнул ко мне и тихо, поразительно спокойно (догадываюсь, что только внешне: я же вижу выражение его лица) спросил:

— Кто этот мужчина? Это у него ты провела всё это время?

— Нет, — отчаянно замотала головой я.

— Тогда где? И кто он, ты всё равно скажешь. Иалей?

Косой взгляд — и слуга исчез, оставив нас одних.

Холл накрыло тяжёлое молчание.

Хозяин не смотрел на меня — а я не сводила с него взгляда, видела, как сжимаются и разжимаются пальцы, как напряглись мышцы на шее, как плотно стиснуты челюсти. Он еле сдерживал гнев и, наконец, не выдержал, но направил его не на меня, а на ни в чём не повинный столик с корреспонденцией. Дерево разлетелось в щепки, а поднос волчком вертится на полу у противоположной стены.

Ноги дрожали, я не могла встать, поэтому, как есть, в испачканной, облепленной снегом шубке поползла к лакейской.

— Молчишь? — тяжело дыша, рявкнул норн. — Значит, я прав? Ну, имей смелость сказать мне в глаза, что завела любовника и нагло шлялась с ним по городу! Сегодня на приёме ты была куда отважнее. А я-то, дурак, её выгораживал, добился того, чтобы Саварш забыл о твоей выходке. Идиот, надо было поступить по закону!

В сердцах пнув остатки многострадального столика, он резким движением вогнал шпагу обратно в ножны, подошёл ко мне и рывком, за шкирку, поднял на ноги.

— Я не изменяла вам, клянусь, вы всё не так поняли! — всхлипнув, закрыв лицо руками, выпалила я. — Тот человек — не мой любовник, он просто спас меня, сжалился и проводил до дома…

Хозяин отпустил меня, одарив тяжёлым взглядом:

— Боги сурово карают за лживые клятвы, подумай об этом. Ты трясёшься от страха, ты где-то провела целых четыре часа, вернулась затемно, в сопровождении мужчины — и пытаешься убедить меня, что я идиот? Говори! Обещаю, что не убью. Тебя, не его.

— Когда вы отослали меня домой, я сюда не вернулась…

— Знаю, — глухо отозвался норн, положив мне руку на шею. Как-то не верилось, что, признайся я в измене, он не задушит — слишком удобно лежат пальцы.

— Мне было так плохо после той мерзости. Хотелось побыть в одиночестве. Я бродила по городу, посидела немного в Саду трёх стихий, потом, когда снег усилился, решила дойти до городской стены…

Почувствовала, как дрогнули и сползли его пальцы. Выражение лица тоже изменилось: исчезла гримаса ярости, вновь на миг промелькнуло беспокойство. Неужели решил, что я собиралась покончить жизнь самоубийством? Судя по всему, да. Значит, полагал, на то есть причины, иначе даже не подумал об этом.

— Потом… Там было темно, я их не заметила… У обоих ножи. Они хотели меня убить, но сначала ограбить и… Тот человек спас меня, если бы не он, я была бы мертва. А потом предложил проводить до дома. Я так испугалась, не подумала, что вам это не понравится…

Прервав поток оправданий, хозяин приложил палец к моим губам, обнял и ласково провёл ладонью по волосам.

— Больно? Где? Иалей, почему ты мне сразу не сказала? Нет, не так — почему я отпустил тебя одну? Больше никогда, слышишь! Тихо, тихо, успокойся, Змейка, я верю.

Отпустив, норн осмотрел меня. Стискивая зубы при виде каждого синяка, погребал под пучиной беспокойных, торопливых расспросов. Волнение было искренним — он действительно испугался, порывался тут же послать за врачом, лично оторвать голову посланным слугам — за то, что плохо искали. И не уберегли.

Разумеется, судьба разбойников интересовала норна больше всего. Судя по всему, уцелевшего грабителя ждала мучительная смерть, простым повешеньем он не отделается.

А потом хозяин снова привлёк к себе и поцеловал. За первым поцелуем последовал второй, третий — целая череда поцелуев, покрывшая каждый дюйм оголённой кожи.

Я не ожидала такого, не ожидала, что так быстро схлынет ярость, подозрительность, что он не станет ругать меня, не начнёт корить за очередную глупость, негодовать, почему не показала браслет с его именем — вместо этого стремление успокоить.