Песочные часы<br />(Повесть)

— Сегодня на обходе Эгле, говорят, рассказывал анекдот про лягушку-оптимистку. Он, верно, просто переутомился от работы. Даже наверняка. А держится, знает, что болеть не имеет права.

— Сегодня у меня совсем не было крови.

В коридоре послышалась тихая музыка. Песня про рижские мосты. Алдер и Дале помолчали, глядя на ромашки.

— Подумать только, — десять лет прошло с того вечера… на мосту через Дзелве, — прошептал Алдер.

— Мы тогда опоздали к отбою. Гарша пожаловалась Эгле и нам попало.

— В тот год я говорил, что нам надо пожениться, одно легкое у меня было еще почти целое. Хорошо, что мы не сделали этого.

— У нас не было бы детей. Мне запретили. Если б и родился ребенок, он рос бы без матери.

Алдер сел на постели и прокашлялся. Дале взбила подушку и положила повыше; после приступа кашля Алдер остался сидеть. Она придвинула стул к изголовью кровати, чтобы было удобней держать его руку.

— Все из-за меня. Кочевал из санатория в санаторий, какая уж тут жизнь.

— Ты тут ни при чем. Если б тебя в войну не выгнали из санатория, ты сегодня не лежал бы здесь. Если б тогда были такие лекарства, как теперь, и у меня не было бы очагов.

— Слишком рано мы родились.

В коридоре послышались шаги. Это больные расходились по палатам. Как хотелось еще побыть вдвоем. Десять лет вот так крадут они уединение.

Оба повернулись к окну и подумали, как бы хорошо погулять по дорожкам парка; они ходили бы тихо-тихо, и дыханья хватило бы. Капли росы с травинок опадали бы на туфли, и на них налипал песок.

— Я не поеду домой, пока у тебя не пройдет вспышка. — Дале присела на край кровати и склонилась к Алдеру.

— У тебя кончается срок лечения.

— Я придумала, как сделать, чтобы меня подержали еще.

Алдер положил руку ей на грудь.

— Ты у меня храбрая! — сказал он.

— А чего мне бояться? — удивилась Дале. — Что о нас, неженатых, скажут люди? Или стыдиться того, что мы больны?..

Если бы не запах хлорамина, в палате царила бы только тихая июньская ночь, напоенная ароматами пробудившегося лета.

В дверь постучали.

— Это сосед… А мы все-таки сходим на мостик через Дзелве. Правда, купаться этим летом я не буду.

Прошло еще несколько дней. Как-то утром Эгле увидел у санатория большой серый автобус «Икарус». Это была передвижная флюорографическая установка тубдиспансера. Рентген на колесах, с помощью которого иногда делали по четыреста снимков легких за день.

— Почему не отправляетесь, солнце вон уже где! — крикнул Эгле рентгенотехнику.

— От вас должен с нами ехать врач, а никого нет. Недалеко, на мелиоративную станцию.

Подошла Гарша.

— У Берсона отгул за ночное дежурство. Абола с Миклавом у больных. Диспансер не согласовал с нами.

Эгле взялся за поручень.

— Я съезжу.

— Вам надо отдыхать, — тихо возразила Гарша, и, уперев руки в карманы передника, уставилась на Эгле. Упорный взгляд ее карих глаз заставил Эгле потупиться.

— Нет. Может, там есть больные. И потом, если я занят работой, мне не думается… об отдыхе. Мне бы такое лекарство, чтобы я мог все время работать.

— Весь мир вам все равно не вылечить.

— А один район вылечу. А если и не район, то хотя бы одного человека. Если б нашелся доктор, который вылечил только меня одного, я был бы на седьмом небе от счастья.

Шофер подал ему руку, и Эгле поднялся в высокую машину.

Гарша проводила взглядом серый автобус, который, оставляя за собой на леске морщинистые следы от громадных шин, скрылся за деревьями парка.

По липовой аллее они подъехали к бывшему Аргальскому замку, с надстроенным из желтого кирпича третьим этажом и крытым серебристо-серой оцинкованной жестью. Теперь здесь была школа. Как и полагалось в старину культурному центру, неподалеку расположилась корчма. В ее толстых стенах пробили большие окна, чтобы в мастерских мелиоративной станции было достаточно света. Сразу за мастерскими начинался лужок, чистый и гладкий, на котором безжалостные трактора чудом не продавили ни одной колеи. На утоптанной, как гумно, середине лужайки трава не росла — по вечерам здесь устраивали танцы. На этот раз вокруг танцплощадки народ собрался уже в полдень. Люди были разные — и те, что вполне могли бы потанцевать, и те, что уже только рассказывали, как лихо они отплясывали «в свое время», когда еще были «настоящие» танцы.

Все сидели в ожидании. Старикан с редкой в нынешние времена окладистой седой бородой обратился к соседу:

— Нынче все-таки больше хворают, чем в наше время.

— В старину ведь как бывало: кто умер, тот умер, кто не умер — тот жив остался, — согласился сосед.

Автобус въехал на танцевальную площадку. Пока рентгенотехник налаживал аппаратуру и подключал провода питания, Эгле вышел. Подошел директор мелиораторов, широкоплечий мужчина в галифе и шоферской фуражке.

— Ну, что тут у вас новенького? — поинтересовался Эгле.

— Получили новые машины, но завод пока выпускает технику без водителей, — разве их теперь наберешься. Я на днях читал, будто бы один итальянский профессор в пробирке искусственного человека вывел.

— На науку не полагайтесь. Лучше справляйте свадьбы почаще.

Оказавшийся рядом лохматый парень решил блеснуть остроумием: