Песочные часы

— Папа! — закричала Саша во все горло, сползла с Алены и кинулась ему на шею. — Папа вернулся! Ура!

Она повисла на нем, сцепив побелевшие от напряжения пальцы. Алена стояла, не зная, куда себя деть, сразу почувствовав себя лишней и ненужной. Отвернувшись, она прошла в кухню, налила воды в стакан и принялась отпивать ее медленными глотками, стоя у окна и щурясь от ослепляющего солнца. Алена пыталась понять, откуда взялось это странное чувство — как будто у нее отняли что-то, принадлежавшее ей, только ей и никому больше, что-то очень дорогое и важное. Прошедшие несколько часов теперь казались такими далекими — а может быть, и не было ничего этого?..

— Я, кажется, сказал тебе «привет», но ты мне ничего не ответила.

Она вздрогнула, услышав его голос, и обернулась. Он стоял в дверном проеме, опираясь рукой о стол, и смотрел на нее — без всякого выражение во взгляде, как будто бы она была стеклянная, невидимая…

— Здравствуй.

— Так официально, — протянул он, — извини, я тебя не предупредил, просто все случилось так внезапно.

— Я знаю, мне Саша рассказала. Как твоя мама?

— Пока непонятно. — Он подошел, сел на табуретку и, достав из внутреннего кармана пачку сигарет, закурил. — Что так смотришь? — спросил он, заметив ее пристальный взгляд.

— Никогда не видела… Не знала, что ты куришь.

— Иногда.

Воцарилось неловкое молчание. Из комнаты доносилась знакомая с детства мелодия — Саша-маленькая смотрела «Ну, погоди!». Перед глазами Алены стояли разбитые осколки, в ушах отчетливо прозвучал звук разбивающегося стекла.

— Саша?..

Он поднял глаза, снова безучастные и уставшие.

— Мне неловко… Извини, я вела себя как последняя идиотка.

— Когда? — спросил он, словно не понимая, о чем она говорит.

— Когда закатила тебе истерику.

— Ах, ты об этом… Да ничего, я уже и думать забыл. Я думал, ты про другое.

— Про что — другое?

Он усмехнулся:

— Это не единственный случай твоего неадекватного поведения, на мой взгляд. У тебя что-то случилось или это был обычный приступ неврастении?

Она проглотила подступающую обиду, решив на этот раз не доводить дело до ссоры.

— Случилось. Я звонила на кафедру… Туда, где работает Максим. Он уехал в Египет. На три месяца.

— Ну, — протянул он, — три месяца — это небольшой срок. Тем более для такой неземной и великой любви. Разве я не прав, Алена?

— Прав. — Она, несмотря на все усилия, снова начинала на него злиться, из последних сил сдерживаясь, чтобы не ответить грубостью на его скрытую насмешку. — Но только ведь эти три месяца мне нужно будет где-то жить. Работать… У меня нет ни денег, ни дома, и вернуться назад я тоже не могу. У меня здесь никого нет. Я не знаю… Не знаю, что мне делать.

— Ты можешь жить здесь. Если хочешь. Я тебя не выгоняю.

Она знала, не сомневалась ни секунды, что он предложит ей это, но не могла понять, насколько искренне его желание помочь. А быть обузой, ощущая себя несчастным существом, которое подобрали на улице, как бездомную собаку, ей тоже не хотелось…

— Я не знаю, Саша. Не знаю, чего я хочу, кроме одного — дождаться Максима, увидеть его, вот и все. Но в любом случае, даже если я останусь здесь, у тебя, мне все равно нужна работа. Я же не могу три месяца сидеть на твоей шее.

— Ты меня не обременяешь, — мягко произнес он, но для нее это был не аргумент.

— Все равно я так не могу. Мне неудобно.

— Неудобно надевать брюки через голову. Ты вряд ли сумеешь найти работу, Алена, у тебя нет прописки — а это очень важно. Потом, ты… Что ты умеешь делать?

Она пожала плечами.

— Я согласна на любую работу. Санитаркой в больнице, ну или… — Она замялась, явно не представляя себе больше никаких возможных вариантов. — Я не знаю…

На глаза наворачивались слезы. Он видел это, прекрасно чувствовал ее состояние, но не подошел, не стал успокаивать, только сказал — равнодушно и тихо:

— Я не уверен в том, что тебе стоит ждать его возвращения.

— Почему? — Она в негодовании вскинула брови и внезапно поняла, что он думал так всегда — с того самого момента, когда она в поезде рассказала ему историю своей жизни. Что он ни минуты не сомневался в том, о чем она боялась даже подумать… — Почему ты так говоришь? — снова спросила она, не дождавшись его ответа.

— Не знаю, Алена. Впрочем, тебе виднее. Если ты считаешь…

— Но ведь я только ради этого и приехала сюда! — Она не дала ему договорить, не отдавая себе отчета в том, насколько сильно она боится услышать его ответ. — Конечно же, мне виднее. Это мое дело, моя жизнь, и ты не имеешь права в нее вмешиваться! — Голос срывался на крик.

— Конечно, не имею. И не собираюсь этого делать, — произнес он совершенно спокойно, — кажется, я тебе уже говорил, что у меня своих собственных проблем хватает. Особенно теперь.

Она сникла, чувствуя, что снова, едва очнувшись, впадает в привычную летаргию. Он молча открыл холодильник, налил в кастрюлю вчерашний суп и позвал:

— Шурик, идем обедать!

В кухню влетела Саша-маленькая. Щеки горели, круглые глаза смотрели с мольбой:

— Папа, пожалуйста, там еще мультик не закончился!