Песочные замки

И однако, потребовалось какое-то время, пока до меня дошло, что это и были те будничные, каждодневные факты, из которых складывалась однообразная жизнь Жоакена. Поскольку трудно было предположить, что он шутит, я спросил у него, неужто ему ни разу не пришлось столкнуться в своей работе с чем-то необычным, из ряда вон выходящим. Он как-то странно взглянул на меня своим единственным глазом, потом — что было уже совсем удивительно — понизил голос и сказал:

— Не дальше как прошлой ночью. Но прежде всего я должен вам сообщить, что в Нанте я лично получил правительственные распоряжения, секретные, черт бы меня побрал, инструкции…

Тут одноногий и одноглазый страж порядка вновь перешел на крик:

— …и мне приказано действовать осторожно и незаметно, да, незаметно, без лишней болтовни. Тут, в Нуармутье, нужно глядеть в оба…

Я с трудом удержался от смеха.

— Так вот, — продолжал он кричать, — речь идет об этих двух птенчиках из гостиницы, об Эрике и Сандре. Это что же, по-вашему, нормально, что у людей такие имена? Это, по-вашему, нормально, что они ходят к Красной петле, самой укромной на всем острове бухте? А?.. Наши птички думают только о любви, в то время как весь мир никак не отделается от войны! Черт меня побери! А теперь они уходят из гостиницы в полночь! Вот и пойдите поглядите сами, зачем они копают ночами песок, эти ваши Ромео и Джульетта! Да, черт меня побери, интересные тут происходят дела! К сожалению, я не имею права ничего вам больше об этом сказать. Сами понимаете, секретные инструкции…

Жоакен замолчал, подмигнул единственным глазом и открывал дальше рот только лишь для того, чтобы многозначительно поцокать языком.

Я заглянул в расписание приливов. В эту ночь прилив начинался около часа. Любопытство, как известно, порок, но не для охотников за сюжетами. В одиннадцать часов вечера я вышел из гостиницы.

Ночь была безлунная, но достаточно светлая, в самый раз для того, чтобы выгрузить на берег и закопать в песке клад или посадить на корабль отряд дезертиров… Я направился к Красной петле, о которой говорил мне Жоакен. Под ногами хрустел песок, я, чертыхаясь, то и дело спотыкался о корни сосен. Позади остался застывший, как призрак, белый маяк. Я шел у самого океана, дорогой таможенников, прорубленной в прибрежных скалах еще в эпоху парусного флота и морских разбойников.

Да, морские разбойники… Когда-то, в давние времена, их было немало в этих краях. Они разжигали на скалистой оконечности острова костры, чтобы обмануть моряков… И…

И впереди на берегу я увидел костер.

Кто-то развел костер в песчаной бухте по прозванию Красная петля, в каких-нибудь двух-трех сотнях метров от меня. Жоакен не солгал!

Ветер дул с моря и швырял мне в лицо резкий йодистый запах. Рискуя на каждом шагу сломать себе шею, обходя торчавшие отовсюду клочья колючей проволоки, я спустился к костру. Через час начнется прилив… Жоакена не было и в помине. Должно быть, он в это время выслеживал еше какую-нибудь добычу на другом конце острова. Или просто спал…

Возле костра возились в песке две тени. Вот они, мои голубки!

Увлеченные своим таинственным делом, они не заметили, как я подошел. Несколько минут я наблюдал за ними. Они стояли, как малыши, на коленях и копали, копали, копали песок. Время от времени девушка подходила к морю, приносила оттуда пригоршню водорослей и голосом сомнамбулы говорила своему спутнику:

— Оно поднимается, Эрик. Нам не успеть.

Я зашел в своей нескромности так далеко, что мне уже некуда было отступать. К тому же мне очень хотелось разобраться, что же здесь в конце концов происходит. Я не таясь разжег свою трубку. И они увидели меня. На их силуэты падали отблески угасающего костра, в темноте посверкивали золотистые и красноватые блики на их волосах. Оба застыли в изумлении.

Затем, потоптавшись немного на месте, молодой человек решился и направился ко мне, а его подруга, выпрямившись во весь рост, отбросила назад волосы тыльной стороной руки.

— А, это вы!

— Я гулял, — сказал я. — Какая прекрасная ночь…

Он обернулся к девушке:

— Сандра, скажем ему?

— Нет, Эрик, не надо. Не надо! Не надо!

Голос ее казался еще более детским, чем тоненькая ее фигурка, голос был окутан таинственными волнами ночи и сна, волнами, исходящими из мира детства, который неуловимо мерцает где-то между грезой и игрой и так редко соприкасается с миром взрослых.

— Я думаю, Сандра, лучше сказать. Он поймет.

В его голосе никакой магии не было. Эрик уже принадлежал реальному миру. Еще бы! Ведь он был старше, он был мужчиной…

— Как знаешь, — сказала она. — Только мне стыдно.

— Этого не надо стыдиться. Слышишь, Сандра? Никогда. Никогда.

Его голос прозвучал мужественно и резко.

— Нам не успеть до прилива, — сказала Сандра.

— Будут другие приливы.

Эрик шагнул к костру, помешал уголья, подкинул в огонь несколько сухих веток дрока, они вспыхнули и затрещали.

Мне никогда не забыть картины, возникшей передо мной в живом трепещущем свете, который дерзко отметал все ограничения и запреты эпохи синих лампочек и затемнений.