Песочный трон (СИ)

Поместье торговца Риграна из Кале, что уже лет семь жил в Байе, раскинулось на подъезде к замку. Ещё покойный герцог Роневан де Байе дал согласие на строительство именно здесь. Это было хорошее место. На взгорке. Дом, обведённый высоким каменным забором, с немалым выпасом и придорожным камнем, из-под которого и летом, и зимой, и даже в засуху бил родник.

Ригран всегда считал, что его дом неприступен.

Сегодня же…

Ворота были распахнуты.

Торговец впервые в жизни почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Всю свою жизнь он считал, что хостийские духи берегут его дом. А сегодня эта вера таяла с каждым шагом, что приближал его к дому. Понял, что не берегут его больше ни Вечные, ни духи…

Понял в тот момент, когда, спрыгнув с коня, вбежал в свой двор, и мир его качнулся. Словно страшный зверь бесновался в его поместье. Изрубленные слуги, скот… Дымящаяся овчарня…

— Оситарэ… — выкрикнул он, взбежав на крыльцо. — Мать!

Дом, его дом, всегда встречавший его улыбкой красавицы жены и тёплыми объятьями матери, сегодня дохнул в лицо молчанием, смертью и отчаяньем.

На деревянных ногах он прошёл одну комнату, вторую… даже не заметил, что не стало дорогих гобеленов, привезённых им для жены из Нигэрви, что нет ни серебряных чаш, ни кубков. Не замечал, как хрустят под ногами осколки битого разноцветного стекла, переступал обломки мебели…

И только в его спальне, стены которой помнили страстные стоны Оситарэ, он и нашел её. Истерзанное тело в разорванных одеждах мало чем походило на его жену. Но он узнал сразу. И тёмные длинные волосы, слипшиеся от крови, и тонкие запястья, украшенные красным охранным рисунком, и родинку на бедре…

Казалось, это страшный сон. Ригран никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным, опустошённым, мёртвым. Точно таким же, как его жена. Его драгоценная Оситарэ.

О Великие, зачем он уехал? Лучше бы он каждое утро пил отворотное зелье…

Судорожный вздох, похожий на звериный рык, вырвался из горла Риграна, прокатился по опустевшим комнатам и превратился в вой.

В старике, что согнулся у трупа молодой женщины, Кверт не узнал бы торговца Риграна — не юного, но сильного мужчину.

Старый воин не раз видел такое на войне, но, видимо, годы размягчили его, потому как что-то внутри дрогнуло. Раньше он не жалел никого, теперь же…

— Ты не поможешь ей своими стенаниями, — сказал он настолько мягко, насколько вообще мог это сделать.

Но Ригран вздрогнул.

— Ты можешь рыдать, как женщина, — продолжил засевать зерна смуты Кверт. — А можешь мстить, как мужчина.

— Кому мстить? — глухо отозвался хозяин разрушенного поместья. — Фольи? Или леди Байе? Может, Кильну?

Кверт опустился на корточки. Глаза жены торговца — чёрные, как у всех чистокровных хостиек, смотрели в потолок. Их уже начала затягивать мертвецкая плёнка. В остальном же лицо её было, как у живой. Ни заострившихся черт, ни серости. Но и умиротворенности на нем не было.

Вояка коснулся её век, закрывая глаза, и прикрыл обнажённую грудь обрывком дорогой ткани, некогда бывшей халатом.

— Она имеет право на покой, — прочистив горло сказал Кверт, кажется, впервые за столько лет чувствуя себя не в своей тарелке. — Те, кто это с ней сделал, действовали именем короля.

Некоторое время в доме было тихо. Слова доходили до Риграна медленно, как сквозь тысячи сит, рассеивая свой смысл по пути и донося только отголоски вложенных в них мыслей.

— Мстить нужно королю… — сказал он, словно эта мысль сама собой пришла в его голову, и он поделился ею только со своей почившей женой. — Я сделаю всё, чтобы ты обрела покой, моя Оситарэ.

Поутру нашли тела и матери, прошитой насквозь стрелой, и пары изувеченных служанок. Уложили их прямо на пол в доме, который должен был слушать трескотню детей, а не крики умирающих. Ригран сам поднёс зажжённый факел к стенам своего дома и не пошевелился, пока последний язычок пламени не отплясал, взвившись к небу и опав… пока не осталось от его жизни лишь пепелище. И только после этого развернулся и ушёл, не сказав ни слова. А на покинутом пепелище неспешно и прочно обживались запустенье и горчащая дымом тишина.

Только старый вояка задумчиво курил в стороне, выпуская клубы дыма.

Да молодой паренек, что о войне представлял себе только красивые сражения и кучи трофейного золота, блевал за углом.

Крупные капли истерично бились в оконное стекло. Стучались, просились в домашнее тепло, но стекали к нижней раме и исчезали.

Солнце, которое сегодня так ни разу и не выглянуло из-за сплошного навеса серых туч, клонилось к закату.

Исгар смотрел на размытый город, оперевшись о стену правой рукой. Невыносимая боль, пульсирующая в груди, теперь немного притупилась благодаря маковому отвару. Хотя и не настолько, чтобы он мог уснуть.

Но не только боль не позволяла сомкнуть глаз.

Исгар не мог простить себе неосмотрительности и беспечности, с которой отнёсся к сен Фольи.