— Ты не думал о нашем прошлом, друг? Если бы ты нас не предал, не захотел дочку сделать королевой, то сейчас мы пили бы виски вдвоём, как всегда это бывало по субботам, а Гилвер и Изель воспитывали наших с тобой внуков. Но тебя не устраивало такое родство, не так ли? Ты хотел породниться с королевской семьёй. Знаешь, я даже рад, что у тебя это так и не получилось. И вот что, я обязуюсь исполнить твою мечту и посадить на трон своего внука. Жаль, что ты этого не увидишь.
Берим де Гиуре всё ещё старался противиться надвигающейся темноте. Но увы… смерть неотвратима. Как и восстание. Как и то, что Вистер теперь не усидит на троне — но Берим этого уже не увидит.
Сны.
Это место, где хранятся наши страхи и надежды. Наши мечты и разочарования. То место, куда мы попадаем, убегая от реальности.
Для Эрри это была просто темнота. Благословенная темнота, потому как она уже не могла бояться и разочаровываться и не хотела мечтать и надеяться. И потому она вынырнула из неё нехотя, отчаянно цепляясь за покой глубокого сна.
Веки всё ещё были тяжёлыми. Глаза — болели, но всё же Эрри их открыла и то, что увидела первым, поразило её.
Рядом, почти не касаясь её, спал Исгар — измученный, небритый, что само по себе удивительно. Полумрак комнаты искажал черты его лица, делая их острыми, как у покойника. И это настолько пугало Эрри, что она не удержалась и положила ладонь на его грудь, мечтая только — ощутить стук его сердца. Наверное, это было глупо. Потому как её страхи, не позволявшие рассуждать здраво, ни разу не подтвердились и не оправдались. И Эрри сотни раз обещала себе, что никогда не станет поддаваться страхам. Но… ничего поделать с этим не могла. Ей необходимо было знать наверняка. Ощутить…
Сложно жить с вечным чувством, что все, кого ты любишь и кто любит тебя — гибнут или страдают. И меньше всего хотелось бы причинить боль ещё и Исгару. Хватит боли.
Под ладонью мерно и сильно билось сердце. Так спокойно, чарующе, расслабляюще…
Эрри замерла, прикрыв глаза и считая его удары. Но стоило его руке осторожно накрыть её ладонь — вздрогнула, смутилась, хотела убрать руку.
Исгар не позволил, удержал, осторожно поднес её ладонь к губам, коснувшись поцелуем.
— Ис… — начала Эрри, пытаясь забрать свою руку.
— Давай просто несколько минут полежим молча. Мне хорошо рядом с тобой.
Эрвианна вздохнула, но больше не противилась. Она не хотела признавать, что ей тоже было хорошо просто вот так лежать, словно в её жизни нет никаких проблем. Словно у неё снова есть человек, который её защитит, рядом с которым ей спокойно…
И это злило и расстраивало Эрри. Или это просто последствия болезни. Или она просто устала идти одна, потому и ищет того, на кого могла бы опереться. Только всё это иллюзия, мечта. В реальности — она жена Тевора сен Фольи, который убьет её, как только Эрри вернётся назад. Или не вернётся…
— Ты больше не вернёшься к нему, — процедил сквозь зубы Исгар, словно прочел её мысли. И весь мнимый покой растаял, как туман под солнечными лучами. — Он мёртв. Я убил сен Фольи.
И снова перед глазами Исгара встала вообще-то неприглядная, но отрадная для Кильна картина: серый туман наполовину прячет пыльное придорожное дерево с толстой корявой веткой, вытянутой далеко в сторону, подобно жилистой руке нищего, с которой висает нечто неопределённо-длинное… Но проснувшийся перед рассветом ветер уже сгоняет клочья тумана, они медленно, словно нехотя, спозают вниз, и становится видно, что ветка украшена вовсе неподобающим ей плодом — неподвижным мёртвым телом с искажёнными последним страданием чертами.
— А знаешь, Фольи, смерть определённо тебе к лицу. При жизни-то ты был изрядным уродом. А вот покойник из тебя получился вполне ничего, — и герцог, сплюнув пыль и соль, тронул поводья. — Выступаем!
— Я его убил, — повторил он.
Его слова пронеслись боем набата по комнате, обрушились на голову и выбили воздух из груди Эрвианны.
Горло перехватило и Эрри резко села, хватая воздух ртом в попытке вдохнуть. Не может быть. Это просто невозможно, ведь это означало бы, что Эрвианна свободна, что кошмар, в котором она прожила более двух лет — закончился. И теперь — может вдохнуть полной грудью, больше не бояться. Ни за сына. Ни за себя.
Эрри глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Это всегда помогало взять себя в руки, подавить приступы паники. Но только не теперь. Несколько вдохов, и вся боль, сдерживаемая, подавляемая столько времени, что хватило бы на целую жизнь — прорвалась рыданиями. Истеричными. Удушающими.
— Тише. Тише, Эрри, — обнял Исгар её, прижав к груди, и Эрри ткнулась носом в его плечо, не в силах успокоиться, не в силах осознать и поверить. — Теперь всё будет хорошо.
Он гладил её по голове, позволяя выплакаться. Шептал глупости на ухо, снова и снова обещая, что всё будет хорошо — до тех пор, пока её рыдания не перешли лишь в редкие всхлипывания, а дыхание выровнялось.
— Я хочу видеть его труп, — первое, что сказала она, обретя способность разговаривать. — Я хочу убедиться, что он сдох.