В один прекрасно-не очень день Владимир, тридцати восьмилетний хипарь, бывший житель советской империи, а сейчас беженец-беглец, проснулся где-то в Европе, между Варшавой и «Мадридом, но на восточней Афин. Денег у него было от силы двести песет, десять немецких марок или там к примеру с пяток франков... Курс не причем, Владимир не соизмерял жизнь с курсом, будь то курс очередной партии-водительницы в блудню или курс покупки-продажи валют. На все курсы он плевал, хайр его был разлохмачен, борода свалялась на бок, бусы на шеи, пусть будет на трех дневно не мытой шеи, значит так - бусы на трех дневно немытой шеи, вы спросите - как же правильней, а бог его знает, ну в общем, бусы на шеи перепутались, вы снова спросите - причем тут бусы, я вам просто сказу - спросите у Владимира, причем тут я, Автор, герой выходит из подчинения сразу, к как только обретает имя. Так вот, сразу, как только получает имя, так и сразу начинает жить совершенно самостоятельной жизнью... Может быть пойдем дальше? А чем тебе в этом месте не нравится? Ну, читатель устанет или не захочет читать про бусы так много... да и хрен с ним, с читателем, мои бусы, сколько хочу - столько и буду описывать их, разглядывать, может быть мои бусы, как ружье у Антона Павловича... ну хватит, хватит, выделываешься, все знают, что ты начитанный, что же еще тунеядцу делать... От тунеядца слышу!.. Не хватало мне еще с собственный героем ссорится, это знаешь чем пахнет-припахивает? Не верь, шизофрению немцы придумали, что б Кафку облажать, а ее нету, не веришь? я сам ее болел, точно знаю, а в кабаковщине тебя и так обвинят...
Что бы не вводить читателя в дебри словословия и словоблудия, скажу кратко, как ученик какой-нибудь там школы ораторов с древнего Рима.
Откройте эту книгу, «Песок Калифорнии», на любом рассказе и подставив вместо наличествующего там имени главного героя, имя Владимир, смело читайте и не ошибетесь. Это будет все о нем... Об моем герое.
Ну а бусы? Что бусы, ну носит герой бусы на шеи и иногда забывает снимать на ночь утром распутывать приходится, и может быть когда-нибудь, не дай бог конечно, и выстрелят эти бусы, то есть образно говоря, естественно, бусы не стреляют, но в канве, в сюжетной линии какого-либо рассказа могут сыграть далеко не последнею роль. Хотя бусы не рояль и вроде бы не играют. Но все же... Ну а что же с моим, а теперь уже и с твоим, читатель, героем, с Владимиром тридцати восьмилетним хипарем, неповторимым, неподражаемым и ранее совершенно, ну совершенно не описываемым другими писателями, что же с ним? Как он там?.. Я думаю - не пропадет. В народе говорят - дерьмо не тонет...Это я не грубо, это просто фольклор. Естественно, своего героя надо любить. Тем более, если герой и автор - тезки...
Часть первая. ТУДА.
ОН СУЩЕСТВУЕТ.
Капитализм Билли встретил во всеоружии. В полной подготовленности к этому стихийному бедствию. Нет, он не был в курсе, в отличии от мажоров с бугра (Кремлевского), но по стечении обстоятельств, собственному образу жизни и главное - своему внутреннему «Я», он не лопухнулся и оказался всесторонне подготовленным. Квартиры он не имел с младенчества, не считая в далекой Чите папину-мамину, но к этому печальному времени они, отъявленные строители предыдущей общественной формациям, не дожили и не увидели, в какую пропасть и бездну катится их любимая социалистическая Родина. А квартиру предприимчивое государство сразу дало нуждающимся трудящимся. Билли же получил шиш или по западному - фак...
Ну, квартиры нет, мафии отнимать нечего, а то вон, в каждом номере «Козломойца» страшные статьи печатают - то бабку зарезали за флет, то семью молодую газом потравили...Ну его на хрен, флет, нет и спокойней.
Павловская реформа с полтинниками и стольниками мимо прошла и даже ни каким боком Билли не коснулась, так как вышеозначенные купюры он видел лишь на плакатах иногда. Раньше, при социализме, на плакатах «Накопил и машину купил!» с розовощеким дебилом и на «Храните деньги в сберегательной кассе!», сейчас же, при внезапно нагрянувшем капитализме, на плакатах ушедшей в подполье КП которая СС - «Ограбленные - восстаньте!»... Чья б корова мычала, а уж ваша, товарищи, молчала.