Пессимизм, как философская доктрина

Пессимизм, сам по себе, также мало причиняет страдание или печаль, как „учение о ядах“ причиняет смерть отравлением или „учение о наркотических веществах“ вызывает сон или одурение. В своей философской форме он является перед нами вполне абстрактною теоремою, научною или нет, смотря по тому, насколько она доказана, но во всяком случае допускающею доказательства только путем логического рассуждения, а отнюдь не обращением к человеческому чувству, не интуитивным или непосредственным сознанием. Пессимизм стремится доказать, что „баланс жизненных удовольствий“ (die Lustbilance des Lebens), кредита и дебета жизни, дает в итоге отрицательный результат или, говоря иначе, что с точки зрения счастия живых существ несуществование мира должно быть предпочтено его существованию. Представим себе мысленно инструмент, который отмечал бы различные душевные состояния путем колебания ртути в стеклянной трубке, причем нуль (0) шкалы соответствовал бы отсутствию всякого ощущения и сознания (т. е. состоянию сна или смерти, или, говоря философским жаргоном, „небытия“), а деления выше и ниже нуля — состояниям удовольствия и страдания. Тогда, по мнению Шопенгауэра, отца пессимизма, ртуть в нашем инструменте будет колебаться исключительно в нижней части трубки, никогда не переходя нуля и достигая этой „высшей точки“ только во время сна, экстаза, самозабвения, смерти. Другими словами, Шопенгауэр признаёт в жизни только различные степени страдания, причем в качестве удовольствий людьми принимаются моменты наименьшей боли, а верхом достижимого для человека счастия является состояние абсолютного покоя, сна, смерти, поглощения великим Ничто — Нирваною. Несколько иначе формулирует основной тезис пессимизма новейший его апостол, Гартман. Он допускает повышение ртути в указателе душевных состояний выше нуля шкалы, — другими словами, признаёт существование „положительных“ удовольствий или таких душевных состояний. которые „качественно“ выше состояния абсолютного покоя, но в то же время он утверждает, что ртуть никогда не поднимается настолько градусов вверх, насколько опускается вниз, — т. е., что высшее напряжение удовольствия значительно меньше высшего напряжения страдания, — и что, с другой стороны, ртуть вверх поднимается лишь очень редко, в исключительных и чрезвычайных случаях. Таким образом, если для Шопенгауэра несуществование является абсолютным благом, то для Гартмана оно заслуживает предпочтения пред существованием только вследствие необходимого качественного и количественного превышения страданий над удовольствиями; но во всяком случае для обоих философов, как и для довольно многочисленных их последователей, несуществование жизни стоит выше ее существования, или „небытие“ выше „бытия“... Такова основная теорема пессимизма. Прежде чем идти дальше, мы считаем нужным еще раз напомнить,что теорема эта, доказана она или нет, может и должна быть рассматриваема отдельно, как от практического ее значения, так и от тех выводов, которые делаются на основании ее пессимистами. Претендуя на характер индуктивной истины, она, наравне со всеми другими научными теоремами, подлежит критике единственно с точки зрения ее доказанности и независимо от практического и даже более или менее очевидного научного значения.

Только констатируя соотношение конкретных фактов, она, раз будучи доказанною, останется верною, помимо печальности или отрадности самого соотношения, помимо полезности или вредности констатирования его и независимо от его большей или меньшей важности, хотя, конечно, если она доказана, — с нею придется считаться во всех рассуждениях, затрагивающих ее сферу.

Но доказана ли она? И, прежде всего, может ли быть даже речь о предпочтении, с эвдемонологической1 точки зрения, несуществования мира его существованию, когда всякая тварь радуется жизни, всякое живое существо выражает joie de vivre, и людское сознание громко говорит о превосходстве жизни над смертью, выражая степень этого превосходства словами Ахилла: „лучше быть батраком беднейшего поселянина, чем царствовать над всею толпою теней“. Судить о качестве своих ощущений, о их приятности или неприятности, и затем о своем счастии или несчастий каждый может только сам за себя, и человечество, очевидно, должно считаться счастливым, если сознание всех людей ставит жизнь выше смерти... Как ни веским кажется такое возражение, оно только дает пессимистам повод развить наилучше обработанную и наиболее остроумную часть их учения.