Пессимизм, как философская доктрина

Таким образом, теория мировой Воли, по отношению к обоснованию пессимизма, имеет значение собственно лишь настолько, насколько служит к доказательству: 1) отсутствия эвдемонистической целесообразности в мировом процессе, в его целом и частностях, и 2) присутствия в строении организмов известной биологической целесообразности, связывающей их с космическим целым и с другими индивидуумами, и подчиняющей целям стихийного мирового процесса и интересам вида. Оба эти положения составляют одинаково существенную часть пессимистического учения, и Гартман напрасно полагает, будто достаточно первого из них и „пессимизм с необходимостью вытекает из метафизических принципов слепоты и неразумности Воли и обусловленного только слепою и неразумною Волею существования мира“. Слепота и неразумность сил, обусловливающих существование мира, и вытекающее отсюда отсутствие эвдемонистической целесообразности в мировом процессе создают только вероятность в пользу вывода о неприспособленности людей к счастию, но нельзя сказать, чтобы подобный вывод навязывался „с необходимостью“. Может быть, дело обстоит именно так, но гипотетически можно предположить и то, что слепые и неразумные силы, стесненные необходимостью создать организмы приспособленными к жизни. создали их, — попутно и мимоходом, — приспособленными и к счастию. Отсутствие эвдемонистической целесообразности в ходе мировых процессов не доказывает еще, следовательно, истинности пессимизма, и созданная им в пользу последнего вероятность нуждается еще в подтверждении иными путями. Пессимисты впрочем и сами понимают это и потому сосредоточивают мощь своей аргументации преимущественно на разъяснении значения биологической приспособленности организмов к жизни. Здесь собственно и заключается ключ к позиции, занимаемой пессимизмом. Разбитый здесь, он поражен в конец на всех пунктах и, наоборот, победит по всей линии, если одержит верх в ее центре. С первого взгляда, конечно, кажется даже парадоксальным искать в приспособленности к жизни аргументов в пользу пессимизма, т. е. неприспособленности к счастию. Но, — как мы уже сказали, — пессимисты видят в приспособленности к жизни ту цепь, которая приковывает нас к миру, а в инстинктах, служащих проявлением этой приспособленности, — те звенья, из которых цепь наша скована. Они утверждают, что приспособленность к жизни, слагавшаяся, на почве, данной стихийным мировым процессом, и приноравливавшаяся всегда к развитию жизни en masse, в родах и видах, создала и организовала, вместе с тем, подчиненность личности космосу и виду... Последуем же за ними в разборе отдельных инстинктов, который и даст затем материал к построению общей картины.

IV.